2 страница
Тут я не мог не перебить ее. Я сказал, что впервые слышу о женщине в жизни дона Хуана.
- Да ты знаешь, кого я имею в виду.
- Поверь мне, донья Соледад, не знаю.
- Не говори так. Ты хорошо знаешь, что я говорю о Ла Горде.
Единственная «Ла Горда», которую я знал, была сестра Паблито, чрезвычайно тучная девушка по прозвищу Горда, Толстуха. Я догадывался, что на самом деле она не была дочерью доньи Соледад, хотя мне этого никто не говорил. А выспрашивать об этом мне как-то не хотелось. Внезапно я вспомнил, что эта девушка исчезла из дома, и никто не мог или не смел сказать мне, что с ней.
- Однажды я была одна возле дома, - продолжала донья Соледад. - Я расчесывала волосы на солнце гребнем, подаренным Нагвалем, и не догадывалась, что он пришел и стоит за спиной. Вдруг я почувствовала, как его руки обхватили мою шею. Я услыхала, как он мягко сказал, чтобы я не двигалась, иначе я могу сломать шею. Он повернул мне голову налево, не до упора, а немного. Я была очень испугана и завизжала, пытаясь освободиться от его хватки, но он твердо держал мою голову долгое-долгое время.
Когда он выпустил мой подбородок, я потеряла сознание. Я не помню, что было потом. Когда я пришла в себя, я лежала на земле прямо там, где сидела. Нагваль уже ушел. Мне было так стыдно, что я никого не хотела видеть, особенно Ла Горду. Долгое время я даже думала, что Нагваль никогда не поворачивал мне шею и что мне все это просто привиделось.
Она остановилась. Я ожидал объяснения тому, что случилось. Но она казалась задумчивой и отсутствующей.
- Что же случилось на самом деле, донья Соледад? - спросил я, не сумев сдержаться. - Он действительно что-то сделал с тобой?
- Да! Он повернул мою шею, чтобы изменить направление моих глаз, - сказала она громко и засмеялась, заметив мое удивление.
- Я имею в виду, не сделал ли он…?
- Да. Он изменил мое направление, - продолжала она, не обращая внимания на мои расспросы. - Он сделал это и с тобой и со всеми остальными.
- Действительно, он сделал это и со мной. Но зачем, как ты думаешь, он сделал это?
- Он обязан был. Это самая важная вещь, которую нужно сделать.
Она имела в виду своеобразное действие, которое дон Хуан считал абсолютно необходимым. Я никогда ни с кем не говорил об этом. Фактически я почти забыл о нем. В начале моего ученичества он однажды развел два небольших костра в горах Северной Мексики. Они находились футах в двадцати друг от друга. Он велел мне стать тоже в двадцати футах от них, удерживая тело и особенно голову в максимально расслабленном положении лицом к костру справа. Зайдя сзади, он повернул мою шею налево и направил мои глаза (но не плечи) в сторону второго огня. Он удерживал в этом положении мою голову несколько часов, пока не погас огонь. «Новое направление» было юго-востоком; точнее, он расположил второй костер в юго-восточном направлении. Я воспринял все это как еще одно из загадочных чудачеств дона Хуана, один из его ничего не значащих ритуалов.
- Нагваль сказал мне, что у всех нас в течение всей жизни развивается одно единственное направление, в котором мы постоянно смотрим, - продолжала она. - Оно становится направлением и для глаз духа. С течением времени это направление от чрезмерного использования становится слабым и неприятным, и поскольку мы слишком привязаны к нему, то мы и сами становимся слабыми и непривлекательными. В день, когда Нагваль повернул мне шею и держал ее, пока я не упала в обморок от страха, он дал мне новое направление.
- Какое именно?
- Зачем ты спрашиваешь? - сказала она с излишней силой. - Ты думаешь, что Нагваль дал мне неправильное?
- Я могу сказать, какое направление он дал мне.
- Не надо, - отрезала она. - Он говорил мне об этом сам.
Она казалась возбужденной. Поменяв позу, она легла на живот. У меня затекла спина, я долго писал согнувшись. Я спросил ее, могу ли я сесть на пол и использовать кровать как стол. Она встала и вручила мне сложенное покрывало в качестве подстилки.
- Что еще делал с тобой Нагваль? - спросил я.
- После изменения моего направления Нагваль начал по-настоящему беседовать со мной о силе, - сказала она, ложась снова. - Сначала он говорил об этих вещах от случая к случаю, так как не знал точно, что со мной делать. Однажды он взял меня на короткую прогулку в горы. Потом, в другой раз, мы с ним поехали на автобусе в его родные края в пустыню. Понемногу я привыкла к этим путешествиям.
- Он когда-нибудь давал тебе растения силы?
- Однажды, когда мы были в пустыне, он дал мне Мескалито. Но так как я была пустой женщиной, Мескалито не принял меня. Встреча с ним была просто ужасной. Именно тогда Нагваль понял, что вместо этого меня надо познакомить с ветром. Все это было, конечно, лишь после того, как он получил знак. Он снова и снова повторял, что хотя он и был магом, умеющим видеть, но если нет знака, то он не может сказать, какой путь избрать. Он ждал указания обо мне уже несколько дней, но сила не хотела давать его. Не имея выхода, он привел меня к своему гуахе, и я встретилась с Мескалито.
Я перебил ее. Ее употребление слова «гуахе» (тыква-горлянка) привело меня в замешательство. В контексте ее рассказа оно было лишено смысла. Я подумал, что она говорит метафорически, или что слово «горлянка» было эвфемизмом.
- Что такое «гуахе», донья Соледад?
В ее глазах мелькнуло удивление. После паузы она ответила.
- Мескалито - гуахе Нагваля.
Ее ответ смутил меня. Судя по интонации, для нее такое объяснение было очевидным. Когда я попросил дальнейших объяснений, она уверяла, что я все знаю сам. Это был излюбленный прием дона Хуана для пресечения всех расспросов. Я сказал ей, что дон Хуан говорил мне, что Мескалито - это божество или сила, содержащаяся в батонах пейота. Сказать, что Мескалито был тыквой-горлянкой, было явной бессмыслицей.
- Нагваль с помощью своей горлянки может познакомить тебя с чем угодно, - сказала она после паузы. - Тыква - ключ к его силе. Пейот может дать любой, но только маг с помощью своей горлянки может познакомить тебя с Мескалито.
Она замолчала и пристально посмотрела на меня. Взгляд был свирепым.
- Почему ты заставляешь меня повторять то, что ты и так давно знаешь? - спросила она.
Ее перемена застала меня врасплох - только что она была такой мягкой и милой.
- Не обращай внимания на перемены моего настроения, - сказала она, улыбаясь. - Я - северный ветер. Я очень нетерпима. Всю свою жизнь я не смела и слова сказать. Теперь я не боюсь никого. Я говорю то, что чувствую. Чтобы общаться со мной, ты должен быть сильным.
Она подползла на животе поближе ко мне.
- Итак, Нагваль познакомил меня с Мескалито, который вышел из его горлянки, - продолжала она. - Однако он не мог предположить, чем это кончится. Он думал, что моя встреча с Мескалито будет похожа на твою или Элихио. В обоих случаях он был в затруднении и предоставил горлянке решать, что делать дальше. И в обоих случаях горлянка помогала ему. Со мною все было иначе. Мескалито велел ему, чтобы я убиралась, пока цела. Мы с Нагвалем спешно удрали оттуда. Вместо того, чтобы вернуться домой, мы поехали на север. Мы сели в автобус, идущий в Мехикали, но вышли посреди пустыни. Было уже очень поздно. Солнце садилось за горы. Нагваль хотел перейти дорогу и идти пешком на юг. Мы ожидали, пока проедут какие-то быстро мчавшиеся машины, но вдруг он хлопнул меня по плечу и указал на дорогу перед нами. Порыв ветра вздымал спиралью пыль в стороне от дороги. Мы наблюдали, как она движется к нам. Нагваль перебежал дорогу, и ветер схватил меня. Он мягко закружил меня, а потом исчез. Это и был знак, которого ожидал Нагваль.
С тех пор мы ходили в горы или пустыню искать ветер. Сначала ветер не любил меня, потому что это было мое старое «я». Поэтому Нагваль постарался изменить меня. Сначала он велел мне сделать эту комнату и этот пол. Затем он велел мне носить новые платья и спать на матраце вместо соломенной циновки. Он велел мне носить обувь и набить одеждой полные комоды. Он заставлял меня ходить сотни миль и научил быть спокойной. Я училась очень быстро. Еще были всякие странные вещи, не имеющие никакого смысла.
И однажды, когда мы были в горах, в его родных местах, я в первый раз услышала ветер. Он вошел прямо в мою матку. Я лежала на верхушке плоской скалы, и ветер кружил вокруг меня. Я уже видела его в этот день, когда он кружился в кустах, но на этот раз он охватил меня и остановился. Нагваль велел мне снять всю свою одежду. Я была совершенно голая, но мне не было холодно, меня согревал ветер.
- Ты боялась, донья Соледад?
- Боялась? Да я оцепенела от ужаса. Ветер был живой; он ласкал меня с головы до пяток. А затем он вошел внутрь моего тела. Я была как воздушный шар, и ветер выходил из моих ушей, рта и других мест, о которых я упоминать не хочу. Я думала, что сейчас умру, и я бы удрала, если бы Нагваль не прижимал меня к скале. Он говорил мне на ухо, чтобы я не боялась, и успокаивал меня. Я лежала спокойно и позволяла ветру делать со мной все, что ему угодно. Именно тогда он сказал мне, что делать.
- Что делать с чем?
- С моей жизнью, с моими вещами, моей комнатой, моими ощущениями. Сначала это было не ясно. Мне казалось, что это мои мысли. Нагваль сказал мне, что все мы так думаем. Но стоит по-настоящему успокоиться, - и мы понимаем, что есть еще нечто, говорящее нам разные вещи.
- Ты слышала голос?
- Нет. Ветер движется внутри тела женщины. Нагваль говорил, что это потому, что у женщины есть матка. Когда ветер находится внутри матки, он просто пронзает тебя и говорит, что делать. Чем более спокойна и расслаблена женщина, тем лучше результаты. И внезапно ты оказываешься способной делать такие вещи, о которых раньше не могла и мечтать.
С того дня ветер приходил ко мне постоянно. Он говорил в моей матке и рассказывал мне все, что я хотела знать. Нагваль видел с самого начала, что я была северным ветром. Другие ветры никогда не разговаривали со мной, как этот, хотя я научилась различать их.
- А сколько их всего?
- Есть четыре ветра, как и четыре направления. Это, конечно, относится к магам и к тому, что они делают. Четыре - это число силы для нас. Первый - бриз, утренний ветер. Он приносит надежду и подъем; он является вестником дня. Он приходит и уходит, и проникает во все. Иногда он мягкий и незаметный, иногда - назойливый и докучный.
Другой ветер - суровый ветер, холодный или горячий, или и то и другое вместе. Это полуденный ветер. Губительный, полный энергии, он полон и безрассудства. Он вламывается в двери и рушит стены. Маг должен быть очень сильным, чтобы совладать с таким ужасным ветром.
3атем есть холодный послеполуденный ветер. Унылый и утомительный, он никогда не оставит тебя в покое.
Он будет приводить тебя в уныние и заставит плакать. Однако Нагваль сказал, что в нем есть такая глубина, которая заслуживает особого внимания в его поисках.
И, наконец, есть горячий ветер. Он согревает, защищает и окутывает все. Это ночной ветер магов. Его сила приходит вместе с темнотой.
Таковы четыре ветра. Они связаны с четырьмя направлениями. Бриз - это восток. Холодный ветер - запад. Горячий - юг. Суровый - север.
Четыре ветра - это еще и личности. Бриз - игривый, вкрадчивый и переменчивый. Холодный ветер - угрюмый, тоскливый и всегда печальный. Горячий ветер - счастливый, безудержный и хвастливый. Суровый ветер - энергичный, властный и нетерпеливый.
Нагваль сказал мне, что четыре ветра являются женщинами. Именно поэтому воины-женщины ищут их. Ветры и женщины родственны друг другу. По этой причине, кстати, женщины лучше мужчин. Я сказала бы, что женщины потому и учатся быстрее, если только верны своему собственному ветру.
- Как женщине узнать, какой из ветров - ее?
- Если она успокоилась и не разговаривает сама с собой, ее ветер просто схватит ее вот так.
Она сделала рукой хватающий жест.
- Должна ли она лежать обнаженной?
- Это помогает. Особенно если она стыдливая. Я была толстой старухой. Я никогда не снимала своей одежды. Я спала в ней и всегда купалась в нижнем белье. Для меня показать свое тело ветру было подобно смерти. Нагваль знал это и сделал на это свою главную ставку. Он знал о дружбе женщин с ветром, но я сбила его с толку, и он привел меня к Мескалито.
После того, как Нагваль в тот первый ужасный день повернул мою голову, он почувствовал, что несет за меня ответственность. Он говорил, что не имел понятия, как со мной быть. Одно было несомненно - ему не нужна была толстая старуха, шныряющая вокруг его мира. Нагваль сказал, что он находился со мной в таком же неопределенном положении, как и с тобой. Он был в растерянности. Нам обоим нечего было делать в мире Нагваля. Ты не индеец, а я - старая корова. Если говорить прямо, оба мы никуда не годились. Но посмотри на нас теперь. Кое-что с нами явно произошло.
Женщины, конечно, гораздо податливее мужчин. Женщина изменяется очень легко под воздействием силы мага. Особенно такого мага, как Нагваль. Ученик-мужчина, согласно Нагвалю, крайне упрям. Ты, например, не изменился так сильно, как Ла Горда, а она вступила на свой путь ученичества гораздо позже тебя. Женщина мягче и послушнее, сверх того, женщина подобна горлянке - она восприимчива. Но так или иначе, мужчина имеет больше силы. Хотя Нагваль никогда не соглашался с этим. Он полагал, что женщины несравненно выше. Он также утверждал, что я ставлю себя ниже мужчин, потому что я - пустая женщина. Он, должно быть, был прав. Я так долго была пустой, что забыла, что значит быть полной. Нагваль сказал, что если я когда-нибудь стану полной, мои ощущения на этот счет изменятся. Однако, если бы он был прав, Ла Горда добилась бы таких же успехов, как Элихио, а ты знаешь, что это не так.
Мне трудно было следить за ходом ее повествования, так как она молчаливо подразумевала, что я знаю, о чем она говорит.
- Чем Ла Горда отличалась от Элихио?
Она на миг взглянула на меня, как бы взвешивая что-то. Затем она села, подтянув колени к груди.
- Нагваль рассказывал мне все, - сказала она оживленно. - У Нагваля не было от меня секретов. Элихио был самым лучшим; поэтому его теперь нет в мире. Он не вернулся. На самом деле он был таким хорошим, что у него не было необходимости прыгать с обрыва, когда время его ученичества подошло к концу. Он был подобен Хенаро. Однажды, когда он работал в поле, что-то пришло к нему и забрало его отсюда. Он знал, как позволить унести себя.
У меня возникло желание спросить ее, действительно ли я прыгал с обрыва. Прежде чем задать этот вопрос, я некоторое время колебался. В конце концов, я приехал сюда, чтобы увидеть Паблито и Нестора именно для этого. Любая информация на эту тему от любого вовлеченного в мир дона Хуана человека была бы весьма полезна для меня.
Как я и ожидал, она засмеялась, услышав мой вопрос.
- Ты хочешь сказать, что не знаешь того, что сам сделал?
- Это слишком необыкновенно, чтобы быть реальным.
- Таков мир Нагваля. Ни одна вещь в нем не является реальной. Он сам советовал мне не верить ничему. Тем не менее, ученики-мужчины должны прыгнуть. Если только они не такие великолепные, как Элихио.
Нагваль взял нас, меня и Ла Горду, на эту гору и велел нам смотреть вниз, на ее подножие. Там он показал нам, как выглядит Нагваль в полете, но уследить за ним могла только Ла Горда. Она тоже хотела прыгнуть в пропасть, но Нагваль сказал ей, что это бесполезно. Он сказал, что женщины должны делать более болезненные и трудные вещи, чем эта. Еще он сказал, что прыжок был предназначен только для вас четверых. Так оно и произошло: вы четверо прыгнули.
По ее рассказу получалось, что дон Хуан и дон Хенаро последовали за нами, тогда как я полагал, что прыгнули только мы с Паблито. Вообще-то я не удивился, но было приятно и трогательно.
- Ну что ты несешь! - воскликнула она, когда я высказал свою догадку. - Ты что, не знаешь, что я имею в виду тебя и трех учеников Хенаро? Ты, Нестор и Паблито прыгнули вместе в тот день.
- А кто же третий ученик Хенаро? Я знаю только Паблито и Нестора.
- Ты хочешь сказать что не знаешь, что Бениньо был учеником Хенаро?
- Для меня это новость.
- Он был самым старым учеником Хенаро. Он прыгнул до того, как это сделал ты, и он прыгнул сам.
Бениньо был одним из пяти индейских юношей, которых я однажды встретил, когда бродил с доном Хуаном по Сонорской пустыне. Они искали предметы силы. Дон Хуан сказал мне, что все они были учениками мага. Несколько раз после этого я вновь виделся с Бениньо, и очень с ним подружился. Он был из южной Мексики. Мне он очень нравился. Непонятно зачем, но он с видимым наслаждением окутывал свою жизнь непроницаемой тайной. Я никогда не мог выяснить, кем он был и что делал. При каждой нашей встрече он неизменно сбивал меня с толку обезоруживающей прямотой, с которой отклонял все расспросы. Однажды дон Хуан по собственному почину дал мне некоторую информацию о Бениньо, сказав, что тому очень повезло с учителем и бенефактором. Я принял слова дона Хуана как ничего не значащее случайное замечание. Донья Соледад прояснила для меня загадку десятилетней давности.
- Как ты думаешь, почему дон Хуан ничего не рассказывал мне о Бениньо?
- Откуда мне знать? Наверное, причина была. Нагваль никогда ничего не делал просто так.
Чтобы продолжать писать, мне пришлось прислониться ноющей от усталости спиной к ее кровати.
- И что же случилось с Бениньо?
- С ним все в порядке. По-видимому, его положение лучше, чем у кого бы то ни было. Ты увидишь его. Они с Паблито и Нестором неразлучны. На них печать Хенаро. То же и с девочками: они неразлучны, так как на них печать Нагваля.
Я перебил ее снова и спросил, о каких девочках идет речь.
- О моих девочках, - сказала она.
- О твоих дочерях? Я имею в виду - о сестрах Паблито?
- Они не сестры Паблито, они - ученицы Нагваля.
Я был поражен. С тех пор, как я встретил Паблито, я был склонен считать, что четыре девушки в его доме - его сестры. Дон Хуан сам говорил мне это. На меня почему-то вновь нахлынуло отчаяние, которым так богат был сегодняшний день.
Донье Соледад не следовало верить: она явно готовила какую-то очередную ловушку. Я был убежден, что дон Хуан ни при каких обстоятельствах не стал бы так грубо обманывать меня.
Донья Соледад изучала меня с явным любопытством.
- Ветер только что сказал мне, что ты мне не веришь, - сказала она и засмеялась.
- Ветер прав, - отозвался я сухо.
- Девочки, которых ты видел несколько лет, принадлежат Нагвалю. Они были его ученицами. Теперь, когда Нагваль ушел, они являются самим Нагвалем. Но они также и мои девочки. Мои!
- Ты имеешь в виду, что на самом деле ты не мать Паблито, и что именно они - твои дочери?
- Я имею в виду, что они мои. Нагваль оставил их на мое попечение. Ты всегда ошибаешься, так как ты полагаешься на слова, чтобы непременно объяснить все. Так как я мать Паблито, и ты слышал, что они - мои девочки, ты сделал вывод, что они должны быть братом и сестрами.
Девочки - мои настоящие дети. Паблито, хоть и приходится мне сыном, вышедшим из моей утробы, - мой смертельный враг.
Моей реакцией была смесь отвращения и гнева. Я подумал, что она не только ненормальная, она опасна. Каким-то образом что-то во мне знало это с самого момента моего приезда сюда.
Она долго наблюдала за мной. Чтобы не встречаться с ней глазами, я снова сел на покрывало.
- Нагваль предостерегал меня о твоих причудах, - сказала она внезапно, - но я не могла понять, что он имел в виду. Теперь я знаю. Он говорил мне, чтобы я не сердила тебя и была осторожна, так как ты вспыльчив, и непредсказуем. Извини, что не была так внимательна, какой должна была быть. Еще он говорил, что когда ты пишешь, ты можешь оказаться в самом пекле и не заметить этого. И лучше тебя тогда не трогать. Я и не беспокоила тебя. Затем он сказал мне, что ты недоверчив, так как слова путают тебя. И я не запутывала тебя. Я заговорилась до умопомрачения, пытаясь тебя не запутать.
В ее тоне было молчаливое обвинение. Я был сбит с толку и раздосадован.
- В то, что ты говоришь, очень трудно поверить, - сказал я. - Либо ты, либо дон Хуан, но кто-то из вас двоих ужасно обманул меня.
- Никто из нас не лгал. Ты понимаешь только то, что хочешь понять. Нагваль сказал, что это обусловлено твоей пустотой. Девочки - дети Нагваля, так же как ты и Элихио. Он сделал шестерых детей, четырех женщин и двух мужчин. Хенаро сделал трех мужчин. Всего получается девять. Один из вас, Элихио, уже все закончил, так что вас осталось восемь, пытающихся выполнить то же.
- Куда ушел Элихио?
- Он ушел, чтобы присоединиться к Нагвалю и Хенаро.
- А куда ушли Нагваль и Хенаро?
- Ты знаешь, куда они ушли. Ты дурачишь меня, что ли?
- В том-то и дело, донья Соледад. Зачем мне притворяться?
- Тогда слушай. Я не могу ни в чем отказать тебе. Нагваль и Хенаро вернулись в то место, откуда пришли - в другой мир. Когда пришло их время, они просто шагнули в окружающую тьму там, вовне, а так как они не собирались возвращаться, тьма ночи поглотила их.
Я понял, что расспрашивать дальше бесполезно. Мне хотелось сменить тему, но она меня опередила.
- Ты ухватил проблеск другого мира, когда прыгнул, - продолжала она. - Но, наверное, прыжок привел тебя в замешательство. Очень плохо. С этим ничего не поделаешь. Это твоя судьба, ты мужчина.
Женщины в этом отношении лучше мужчин. Им прыгать в пропасть нет нужды. У женщин свои собственные пути. У них своя пропасть. У них менструации. Нагваль говорил, что это - дверь для них. Во время своего женского цикла они становятся чем-то еще. Я знаю, что в это время он и учил моих девочек. Мне уже слишком поздно. Я слишком стара, поэтому я на самом деле не знаю, как выглядит эта дверь. Нагваль настаивал, чтобы девочки уделяли внимание всему, что происходит с ними во время этого периода. Он обычно брал их в эти дни в горы и оставался с ними до тех пор, пока для них не открывалась трещина между мирами.
Нагваль был лишен каких-либо страхов и колебаний, он подвергал их безжалостному давлению, чтобы они сами могли обнаружить, что у женщин есть трещина, которую все они отлично маскируют. Во время этого периода, как бы ни хороша была маскировка, она спадает, и женщина оказывается разоблаченной. Нагваль давил на них до полусмерти, чтобы открыть эту трещину. Они сделали это. Он заставил их сделать это, но на это понадобилось несколько лет.
- Как они стали ученицами?
- Лидия была первой. Он нашел ее однажды утром, когда наткнулся как-то на разрушенную хижину в горах. Нагваль говорил мне, что хижина была пуста, но с самого утра были знаки, звавшие его в этом дом. Бриз сильно беспокоил его. Он не мог даже открыть глаза, когда пытался уйти оттуда. Поэтому когда он увидел хижину, он понял, что там кто-то есть. Он заглянул под кучу соломы и хвороста и нашел Лидию. Она была очень больна. Она едва могла говорить, но тем не менее заявила ему, что не нуждается в помощи. Она собиралась спать дальше, и если бы она больше не проснулась, никто бы ее не хватился. Нагвалю понравился ее дух, и он заговорил с нею на ее языке. Он сказал, что собирается вылечить ее и заботиться о ней до тех пор, пока она не станет сильной снова. Она была индеанкой, которая знала лишь одни огорчения и лишения. Она сказала Нагвалю, что родители давали ей всякие лекарства, но ничего не помогло.
Слушая ее, Нагваль все больше убеждался, что знак указал ему на нее самым своеобразным способом. Знак скорее походил на приказание.
Нагваль поднял ее и положил себе на плечи, как ребенка, а потом отнес ее к Хенаро. Хенаро приготовил для нее лекарства. Она больше не могла открыть глаза. Ее веки слиплись. Они распухли и гноились.
Нагваль ухаживал за ней, пока она не почувствовала себя лучше. Он нанял меня смотреть за ней и готовить ей еду. Я поставила ее на ноги. Она - мой первый ребенок. Когда она поправилась, а на это ушел почти целый год, Нагваль собирался вернуть ее к родителям, но девушка отказалась уйти и осталась с ним.
Вскоре после того, как он нашел Лидию, когда она была еще совсем слабой, Нагваль нашел тебя. Тебя привел человек, которого он никогда в жизни не видел. Нагваль видел, что смерть витает над головой этого человека, и ему показалось странным, что он указывает на тебя именно в такой момент. Ты насмешил Нагваля, и он немедленно устроил тебе проверку. Он не взял тебя, но сказал, чтобы ты пришел сам и нашел его. Вообще он никого не испытывал и не проверял. Он говорил, что таков был твой путь.
Три года у него было два ученика - Лидия и ты. Но как-то раз, когда он был в гостях у своего друга Висенте, целителя с Севера, к тому привели помешанную девочку, которая только и делала, что кричала и плакала без конца.
Люди, приведшие ее, приняли Нагваля за Висенте и передали девочку в его руки. Нагваль говорил мне, что эта девочка подбежала и ухватилась за него, словно знала его давным-давно. Нагваль предложил ее родителям оставить ее у него. Они беспокоились о плате, но Нагваль заверил их, что будет лечить ее даром. Я полагаю, что девочка так осточертела им, что они не знали, как от нее избавиться. Нагваль привел ее ко мне. Это был сущий ад! Она и вправду была помешанной. Это была Хосефина. Нагвалю понадобилось несколько лет, чтобы вылечить ее. Но и по сей день она совершенно сумасшедшая. Она, конечно, помешалась на Нагвале, и на этой почве у нее с Лидией началась смертельная вражда. Они ненавидели друг друга. Но я любила их обеих. Увидев, что они не ладят, Нагваль стал с ними очень жестким. Ты знаешь, Нагваль может приструнить кого угодно. Поэтому он напугал их обеих до полусмерти. Однажды Лидия не выдержала и сбежала. Она решила найти себе молодого мужа. По дороге она нашла крошечного цыпленка. Он только что вылупился и потерялся. Лидия подобрала его, а так как она была одна посреди пустынной местности и вокруг не было никаких домов, то она решила, что цыпленок ничей. Она засунула его под блузу между грудей, чтобы согреть его. Лидия рассказывала мне, что когда она бежала, маленький цыпленочек начал перемещаться набок. Она попыталась вернуть его на место, но никак не могла его схватить. Цыпленок быстро шнырял под блузкой по всему ее телу. Лапки цыпленка вначале щекотали ее, а затем довели до помешательства. Когда она поняла, что не в состоянии вытащить его, она примчалась обратно ко мне, вопя без памяти и упрашивая меня вытащить это проклятое создание. Я раздела ее, но это было бесполезно. Там не оказалось никакого цыпленка, тем не менее она продолжала чувствовать, как его лапы щекочут ей кожу.
Тут к нам пришел Нагваль. Он сказал, что как только она отпустит свое старое «я», бег цыпленка прекратится. Лидия бесновалась три дня и три ночи. Нагваль велел мне связать ее. Я кормила ее, убирала за ней и давала ей воду. На четвертый день она стала очень мирной и тихой. Я развязала ее, и она стала одеваться, а когда она оделась так, как в тот день, когда сбежала, из блузы вышел маленький цыпленок. Она взяла его на руки, целовала и благодарила его. Потом она отнесла его туда, где нашла. Я провожала ее часть пути.
С тех пор Лидия никого не беспокоила. Она приняла свою судьбу. Ее судьба - Нагваль; без него она уже умерла бы. Какой смысл пытаться изменить или отвергнуть то, что остается только принимать?
Затем пришла очередь Хосефины. Случившееся с Лидией порядочно ее напугало, но вскоре она забыла об этом. Однажды в воскресенье, во второй половине дня, когда она шла домой, сухой лист зацепился за нити ее шали. Эта шаль была связана неплотно. Она попыталась вытащить листик, но побоялась распустить шаль. Поэтому, войдя в дом, она немедленно стала высвобождать его. Но это никак не получалось, листик сильно застрял. В порыве гнева Хосефина стиснула шаль с листом и раскрошила его рукой. Она рассчитывала, что маленькие кусочки легче будет вытряхнуть. Я услышала исступленный вопль, и Хосефина упала на землю. Я подбежала к ней и обнаружила, что она не может разжать руку. Лист исполосовал ей ладонь, как обломками бритвенного лезвия. Мы с Лидией нянчились с ней несколько дней. Она была упрямее всех, и чуть не умерла. В конце концов ей удалось раскрыть свою руку, но только после того, как она решилась оставить старые пути. У нее до сих пор еще время от времени бывают боли в теле, особенно в руке, когда она раскапризничается. Нагваль сказал им обеим, чтобы они не слишком полагались на свою победу, так как каждый из нас всю свою жизнь ведет борьбу против своих старых «я».
Лидия и Хосефина никогда больше не враждовали. Не думаю, что они любят друг друга, но они, безусловно, ладят. Я люблю этих двоих больше всего. Все эти годы они были со мной. Да и они меня тоже любят.
- А откуда взялись две другие?
- Годом позже появилась Елена. Она и есть Ла Горда. Дела ее были совсем плохи. Она весила двести двадцать фунтов и давно уже махнула на себя рукой. Паблито приютил ее в своей мастерской. Чтобы содержать себя, она брала заказы на стирку белья. Однажды утром Нагваль пришел к Паблито и заметил работавшую там толстую девушку, над головой которой кружился рой бабочек. Он рассказал, что мотыльки образовали самый совершенный круг, какой ему когда-либо приходилось видеть. Он видел, что женщина близка к концу своей жизни, но бабочки давали ему несомненный знак. Нагваль не раздумывая взял ее с собой.
Она была хорошей, но ее дурные привычки так глубоко укоренились, что она никак не могла отказаться от них. Оставалось либо помочь ей, либо убить ее. Поэтому однажды Нагваль обратился за помощью к ветру. Ветер дул так, что выгнал ее из дому. В тот день она была одна, и никто не видел, что происходило. Ветер тащил ее через холмы и овраги, пока она не упала в яму, в точности похожую на могилу. Ветер держал ее там несколько дней. Когда Нагваль наконец нашел ее, она уже сумела остановить ветер, но ослабела так, что не могла идти.
- Как девушкам вообще удавалось выбраться из этих историй?
- Ну, скажем, эти наводившие на них ужас истории содержались в тыкве-горлянке, которую Нагваль носил привязанной к поясу.
- А что было в горлянке?
- Союзники, которых Нагваль носит с собой. Он говорил, что союзники вылетают из его горлянки. Не спрашивай больше, я ничего не знаю о союзниках. Я знаю только, что Нагваль распоряжался двумя, и заставлял их помогать ему. В случаях с моими девочками союзник возвращался в тыкву, когда они были готовы измениться. Для них, конечно, это был выбор - либо измениться, либо умереть. Но это случалось со всеми нами, так или иначе.
И Ла Горда изменилась больше, чем кто-либо. Она была пустой, даже более пустой, чем я, но она работала над своим духом, и теперь она - сама сила. Я не люблю ее. Я боюсь ее. Я для нее открыта. Но никто не может ничего сделать с ней, потому что ее нельзя застать врасплох. Она не испытывает ко мне ненависти, но думает, что я злая женщина. Может быть, она и права. Я думаю, что она знает меня достаточно хорошо, а я не столь безупречна, как следовало бы. Но Нагваль советовал мне не обращать внимания на мои чувства к Ла Горде. Она подобна Элихио; мир больше не затрагивает ее.
- Что же такого особенного Нагваль сделал с ней?
- Он учил ее вещам, каким не учил больше никого. Он никогда не баловал ее или что-нибудь в этом роде. Он доверял ей. Она знает все обо всех. Нагваль рассказывал обо всем и мне, но только не о ней. Может, именно поэтому я не люблю ее. Она знает все, что я делаю. Нагваль велел ей быть моим надзирателем. Куда бы я ни пошла, я нахожу ее. Например, я не удивлюсь, если она и сейчас заявится.
- Ты думаешь, она придет?
- Сомневаюсь. Сегодня вечером ветер на моей стороне.
- Как ты считаешь, что она собирается делать? Может, у нее какое-нибудь особое задание?
- Я уже достаточно говорила о ней. Боюсь, что если я продолжу, она заметит меня оттуда, где сейчас находится, а мне бы этого очень не хотелось.
- Тогда расскажи мне о других.
- Спустя несколько лет после того, как появилась Горда, Нагваль нашел Элихио. Он рассказал мне, что привез тебя в свои родные места, а Элихио пришел посмотреть на тебя, так как ты заинтересовал его. Нагваль не обратил на него внимания. Он знал его с детских лет. Но как-то утром Нагваль шел к дому, где ты ожидал его, и столкнулся с Элихио. Они прошли вместе совсем небольшое расстояние, и вдруг кусочек чольи упал на носок левого башмака Элихио. Он попытался стряхнуть его, но колючки чольи вцепились в кожу башмака, словно когти. Нагваль предложил Элихио ткнуть пальцем в небо и встряхнуть ногой; чолья сорвалась и пулей взвилась в воздух. Элихио засмеялся, словно это была хорошая шутка, но Нагваль понял, что у него есть сила, о которой он даже не подозревает. Вот почему он без особых забот стал совершенным, безупречным воином.
То, что я с ним познакомилась, было для меня большой удачей. Нагваль считал, что мы с ним кое в чем схожи: если мы за что-то ухватимся, то уже не отпускаем. Я ни с кем не спешила делиться этой своей удачей, даже с Ла Гордой. Она встречала его, но, как и ты, как следует не распознала. Нагваль с самого начала знал, что Элихио уникален, - и от всех его изолировал. Он знал, что ты и девочки - одна сторона монеты, а Элихио, сам по себе, - другая. Нагвалю и Хенаро действительно очень повезло, что они нашли его.
Я впервые встретилась с ним, когда Нагваль привел его в мой дом. Элихио не ладил с моими девочками. Они ненавидели его и боялись. Но ему было все равно, мир не затрагивал его. Особенно Нагваль не хотел, чтобы именно ты часто встречался с Элихио. Нагваль говорил, что ты маг такого рода, от которого надо держаться подальше. Он говорил, что твое касание не умиротворяет, а наоборот - причиняет вред. Он сказал, что твой дух захватывает в плен. Ты вообще был ему в каком-то смысле противен, но в то же время и нравился. Он говорил, что когда нашел тебя, ты был еще более помешанным, чем Хосефина, да ты и сейчас такой.
Странно и не слишком приятно было слышать от кого-то, что говорил обо мне дон Хуан. Сначала я пытался игнорировать слова доньи Соледад, но потом понял, что это была крайне дурацкая и мелочная попытка защитить свое эго.
- Он возился с тобой потому, что так приказала сила. И он как безупречный воин подчинялся и охотно делал то, что велела делать с тобой сила.
Наступила пауза. Мне ужасно хотелось узнать еще что-нибудь об отношении ко мне дона Хуана. Вместо этого я попросил ее рассказать мне о четвертой девочке.
- Месяц спустя после того, как нашел Элихио, Нагваль нашел Розу. Роза была последней. Теперь Нагваль знал, что число его учеников стало полным.
- Как он нашел ее?
- Он отправился повидать Бениньо к нему домой. Он уже подходил к дому, как вдруг из горного кустарника посреди дороги выбежала Роза, преследуя сорвавшуюся с привязи и убегавшую свинью. Свинья бежала гораздо быстрее Розы. Роза налетела на Нагваля и не смогла поймать свинью. Тогда она повернулась к Нагвалю и стала орать на него. Он сделал жест, словно хватал ее, но она готова была драться с ним. Нагвалю сразу понравился ее дух, но не было знака. Вдруг свинья побежала обратно и остановилась возле него. Это был знак. Роза привязала свинью на веревку, а Нагваль сразу прямо спросил, довольна ли она своей работой. Она сказала, что нет. Она была служанкой, живущей у хозяев. Нагваль спросил ее, не хочет ли она пойти с ним, и она сказала, что если для того, что она предполагает, то нет. Нагваль сказал ей, что приглашает ее работать, и она захотела узнать, сколько он будет платить. Он назвал ей цифру, и она спросила, что это будет за работа. Нагваль сказал ей, что она будет работать вместе с ним на табачных плантациях в Веракрусе. Тогда она призналась, что испытывала его: если бы он пригласил ее работать горничной, то она знала бы, что он лгун, поскольку он выглядит как человек, который никогда в своей жизни не имел дома.
Нагваль был в восторге и сказал, что если она захочет вырваться из ловушки, в которой находится, то должна прийти в дом Бениньо к полудню. Еще он сказал ей, что будет ждать ее только до двенадцати. Если она придет, то должна быть готова к трудной жизни и тяжелой работе. Она спросила, как далеко находятся табачные плантации, и он ответил, что в трех днях езды на автобусе. Если это в самом деле так далеко, ответила Роза, она, безусловно, готова ехать, как только отведет свинью в хлев. Так она и сделала. Она приехала сюда, и все сразу полюбили ее. Она никогда не была ни вредной, ни надоедливой. Нагвалю не нужно было заставлять ее или трюками вовлекать в работу. Меня она совсем не любит, но заботится обо мне больше всех. Я доверяю ей и все-таки совсем не люблю ее, а когда уезжаю, то скучаю по ней больше всех. Можешь представить себе такое?
Я увидел печальный блеск в ее глазах. Мои подозрения окончательно рассеялись. Она механически вытерла глаза.
Здесь наша беседа сама собой угасла, и наступила естественная пауза. К тому времени уже начало темнеть, и я едва различал то, что пишу. К тому же мне нужно было сходить в туалет. Она настояла, чтобы я воспользовался уборной во дворе прежде нее, как сам Нагваль.
После этого она принесла две круглые бадьи размером с детскую ванночку, до половины налила их теплой водой и добавила немного зеленых листьев, сначала тщательно размяв их руками. Авторитетным тоном она велела мне помыться в одной бадье, а сама она возьмет другую. Вода слабо благоухала. Она вызывала ощущение щекотки, от нее исходил слабый ментольный запах.
Мы вернулись в ее комнату. Она положила на комод мои письменные принадлежности, оставленные на ее постели. Через открытые окна было видно, что еще не стемнело. Очевидно, было около семи.
Донья Соледад, улыбаясь мне, легла на спину. Я подумал, что она - воплощение тепла, только глаза ее, несмотря на улыбку, выдавали безжалостность и несгибаемую силу.
Я спросил ее, как долго она была с доном Хуаном как женщина или ученица. Она посмеялась над моей осторожностью в определениях, и ответила, что семь лет. Потом она сказала мне, что мы не виделись пять лет. До этого я был убежден, что видел ее два года назад. Я попытался вспомнить нашу последнюю встречу, но не смог.
Она предложила мне лечь рядом с ней и очень тихо спросила, боюсь ли я. Я сказал, что не боюсь, и это было правдой. В этот момент в ее комнате я столкнулся со своей старой реакцией, проявлявшейся бесчисленное число раз как смесь любопытства с гибельным безразличием.
Почти шепотом она сказала мне, что должна быть безупречной со мной, и сообщила, что эта встреча была решающей для нас обоих. Она сказала, что Нагваль дал ей прямые указания, что и как делать. Когда она все это говорила, я не мог удержаться от смеха, глядя на ее усилия подражать дону Хуану. Я слушал и мог предугадывать, что она скажет дальше.
Внезапно она села, и ее лицо оказалось в нескольких дюймах от моего. Я видел ее белые зубы, блестящие в полутьме комнаты. Вдруг она обвила меня руками и повалила на себя.
Мой ум был предельно ясен, но что-то вело меня все глубже и глубже в какую-то трясину. Я ощущал себя как нечто совершенно чуждое. Внезапно я понял, что все время каким-то образом чувствую ее ощущения. Она была очень странной. Она загипнотизировала меня словами. Она была холодной старой женщиной, и ее планы были планами старухи, несмотря на ее молодую энергию и физическую силу. Меня озарило, что дон Хуан повернул ее голову в совершенно ином направлении, чем мою. Эта мысль была бы нелепа в любом другом контексте, но в тот миг я принял ее как ошеломляющее откровение. Все тело охватило чувство опасности. Я бросился из ее постели, но меня держала необычайная сила, она парализовала любое мое движение.
Она, должно быть, почувствовала мою догадку. Молниеносным движением она сорвала повязку с волос и накинула ее вокруг моей шеи. Я чувствовал, что меня душат, но почему-то все казалось нереальным.
Дон Хуан всегда говорил мне, что нашим ужасным врагом является неверие в то, что случающееся с нами происходит всерьез. И в тот момент, когда донья Соледад накинула мне петлю на шею, я знал, что он имел в виду. Но даже после возникновения этой интеллектуальной рефлексии мое тело все еще не реагировало. Я оставался равнодушным к тому, что, по-видимому, будет моей смертью.
Я чувствовал, с какой силой и ловкостью она затягивала ленту вокруг моей шеи. Я начал задыхаться. Ее глаза блестели исступленным блеском. Тогда я понял, что она хочет прикончить меня.
Дон Хуан часто повторял, что когда мы наконец осознаем происходящее, часто бывает слишком поздно. Именно наш ум оставляет нас в дураках, потому что, первым получив сигнал опасности, начинает с ним забавляться, и вместо того, чтобы немедленно действовать, теряет драгоценное время.
Затем я услышал - или скорее ощутил - звук щелчка в основании шеи, прямо позади трахеи. Я подумал, что она сломала мне шею. В ушах у меня зашумело, потом зазвенело. Все звуки стали невероятно отчетливыми. Я подумал, что умираю. Я ненавидел свою неспособность сделать хоть что-нибудь, чтобы защитить себя. Я и пальцем не мог пошевелить, чтобы ударить ее. Я не мог больше дышать. Мое тело задрожало, и вдруг я обнаружил себя стоящим и свободным от ее смертельной хватки. Я взглянул вниз, на постель. Казалось, я смотрел с потолка. Тут я увидел свое тело, неподвижное и вялое, навалившееся на нее.
Я увидел ужас в ее глазах. Мне хотелось, чтобы она отпустила петлю. Меня охватила ярость из-за своей бестолковости, и я ударил ее кулаком прямо в лоб. Она пронзительно вскрикнула, схватилась за голову, потом потеряла сознание, но до этого передо мной мелькнула призрачная сцена: я увидел, как донья Соледад была выброшена из постели силой моего удара. Я видел, как она бежит к стене и прижимается к ней, точно испуганный ребенок.
Следующей проблемой была затрудненность дыхания. Моя шея ужасно болела. Горло казалось сильно пересохшим, так что я не мог глотать. Мне понадобилось немало времени, чтобы собрать достаточно силы и подняться. Я стал рассматривать донью Соледад. Она лежала на постели без сознания, на лбу у нее вздулась огромная красная шишка. Я сходил за водой и побрызгал ей в лицо, как всегда поступал со мной дон Хуан. Когда она пришла в себя, я заставил ее пройтись, поддерживая подмышки. Она была вся мокрая от пота. Я положил ей на лоб полотенце, смоченное холодной водой. Ее вырвало. Я был почти уверен, что она получила сотрясение мозга. Ее трясло. Я попробовал укрыть ее одеждой и одеялами, но она сбросила с себя все и повернула лицо в сторону ветра. Она попросила оставить ее одну и сказала, что если ветер изменит направление, это будет знак, что она выздоровеет.
- Я думаю, что одному из нас было предназначено умереть сегодня вечером.
- Не говори глупостей. Ты ведь еще не скончалась, - сказал я, и я действительно это имел в виду.
Что-то убеждало меня, что с ней действительно все обойдется. Я вышел из дому, подобрал палку и пошел к своей машине. Пес зарычал. Он все еще был там и лежал на заднем сидении. Я приказал ему убираться, и он покорно выпрыгнул из машины. В его поведении что-то резко изменилось. Я увидел, как его огромный силуэт затрусил в полутьме в свою загородку.
Я был свободен. Я сел в машину, чтобы все обдумать. Нет, я не был свободен, что-то толкало меня обратно в дом. Там оставалось незаконченное дело. Я больше не боялся доньи Соледад, понимая, что она, намеренно или бессознательно, дала мне исключительно важный урок. Ее ужасающе целенаправленная попытка убить меня заставила меня действовать на уровне, недостижимом для меня при обычных обстоятельствах. Я был почти задушен, что-то в ее проклятой комнате парализовало мою волю, и все же я выбрался. Я не мог понять, что произошло. Видимо, прав был дон Хуан, что все мы имеем в своем распоряжении мощные скрытые силы, которые никогда не используются. Фактически я ударил донью Соледад из положения призрака. Я взял из машины фонарик, вернулся в дом, зажег все керосиновые лампы, какие смог найти, и сел писать у стола в гостиной. Работа привела меня в норму.
На рассвете донья Соледад вышла из своей комнаты, с трудом удерживая равновесие и спотыкаясь. Она была совершенно обнаженной. У двери ей стало дурно, и она упала. Я дал ей воды и попытался укрыть ее одеялом, но она опять отказалась от него. Она пробормотала, что должна быть обнаженной, чтобы ветер мог исцелить ее. Она сделала пластырь из размятых листьев, наложила его себе на лоб и обвязала тюрбаном. Потом она закуталась в одеяло, подошла к столу, где я писал, и села напротив меня. Глаза ее были красными. Она выглядела больной.
- Я должна рассказать тебе кое-что, - сказала она слабым голосом. - Нагваль оставил меня ждать тебя; я должна была ждать, даже если бы на это понадобилось двадцать лет. Он дал мне подробные инструкции, как за-
влечь тебя и похитить твою силу. Он знал, что рано или поздно, но ты должен приехать, чтобы увидеть Нестора и Паблито, поэтому он велел мне использовать эту возможность, чтобы околдовать тебя и взять у тебя все, что ты имеешь. Нагваль сказал, что если я буду жить безупречной жизнью, моя сила должна привести тебя сюда, когда в доме никого больше не будет. Моя сила сделала это. Ты пришел, когда остальные удалились. Моя безупречная жизнь помогла мне. Мне оставалось только взять твою силу, а потом убить тебя.
- Но зачем было делать такую ужасную вещь?
- Потому что я нуждаюсь в твоей силе для своего собственного путешествия. Нагваль должен был это устроить. В конце концов, я почти не знаю тебя. Ты ничего не значишь для меня. Так почему же мне не взять у тебя то, в чем я так отчаянно нуждаюсь? Это были собственные слова Нагваля.
- Зачем Нагвалю нужно было причинить мне вред? Ведь ты сама сказала, что он заботился обо мне.
- То, что я сделала с тобой прошлой ночью, не имеет отношения к этому. Не имеет никакого значения, что он чувствовал к тебе или ко мне. Это исключительно наше дело. Не было свидетелей тому, что произошло между нами вчера, так как мы оба - часть самого Нагваля. Но ты получил от него что-то такое, чего нет у меня. Ты владеешь тем, в чем я отчаянно нуждаюсь, - специальной силой, которую он дал тебе. Нагваль говорил что он дал что-то каждому из шести детей. Элихио для меня недоступен. Я не могу взять это у своих девочек. Остаешься ты. Ты - единственная подходящая жертва. Я увеличивала силу, которую дал мне Нагваль, и, увеличившись, она изменила мое тело. Ты тоже увеличил свою силу. Мне нужна была твоя сила, поэтому я должна была убить тебя. Нагваль сказал, что даже если ты не умрешь, то ты все равно должен пасть жертвой моих чар и стать моим пленником на всю жизнь, если я этого захочу. В любом случае твоя сила перешла бы ко мне.
- Но какая польза для тебя от моей смерти?
- Не от смерти, но от твоей силы. Я делала это, потому что нуждаюсь в поддержке. Без нее мое путешествие будет адски трудным. Мне недостает стойкости. Поэтому я не люблю Ла Горду. Она молодая и обладает большой стойкостью. Я старая, и у меня есть задние мысли и сомнения. Если хочешь знать правду, то истинная борьба происходит между мной и Паблито. Он - мой смертельный враг. Нагваль сказал мне, что твоя сила могла сделать мое путешествие более легким и помочь мне получить то, что нужно.
- Как может Паблито быть твоим врагом?
- Когда Нагваль изменял меня, он знал, к чему это ведет. Прежде всего он устроил так, чтобы мои глаза смотрели на север. И хотя ты, я и мои девочки - одно и то же, я противоположна вам. Я иду в другом направлении. Паблито, Нестор и Бениньо - с тобой. Направление их глаз - то же. Все вы будете идти в сторону Юкатана.
Паблито - мой враг, но не из-за направления, а потому, что он мой сын. Вот о чем я должна была рассказать тебе, даже если ты и не понимаешь, о чем я говорю. Я должна войти в другой мир. Туда, где сейчас Нагваль, Хенаро и Элихио. Даже если ради этого я должна уничтожить Паблито.
- Что ты несешь, донья Соледад? Ты сошла с ума!
- Нет, не сошла. Нет ничего важнее для нас, чем войти туда. Видишь ли, для меня это - смысл жизни. Чтобы войти в тот мир, я живу так, как учил меня Нагваль. Без надежды на тот мир я - ничто, ничто. Я была старой жирной коровой. Теперь только эта надежда дает мне путеводную нить, направление, и хотя я и не смогла взять твою силу, я не оставила своей цели.
Она положила голову на руки, сложенные на столе. Сила ее речи ошеломила меня. Я не понял, о чем она, но почти сочувствовал ей, хотя это было наиболее страшным из всего, что я узнал этой ночью. Ее цель была, в стиле и духе терминов дона Хуана, целью воина. Однако я и не подозревал, что для ее достижения нужно уничтожать людей.
Она подняла голову и посмотрела на меня сквозь полуприкрытые веки.
- В начале вечера все складывалось благоприятно. Я была несколько испугана, когда ты приехал. Я ждала этого момента долгие годы. Нагваль сказал мне, что ты любишь женщин. Он сказал, что ты - легкая добыча для них, и я сыграла на этом ради быстрейшей развязки. Я рассчитала, что ты попадешься на этом. Нагваль научил меня, как захватить тебя в тот момент, когда ты будешь наиболее слабым. Я вела тебя к этому моменту с помощью моего тела. Но ты заподозрил неладное. Я была слишком нерасторопной. Я привела тебя в свою комнату, где линии моего пола должны были захватить тебя и сделать тебя беспомощным. Но ты одурачил мой пол, так как он тебе понравился, и ты стал рассматривать его линии. Стоило тебе опустить глаза на его линии - и он терял всякую силу. Твое тело знало, что делать. Затем ты окончательно напугал мой пол, завопив так, как ты это сделал. Внезапные шумы вроде этого губительны, особенно голос мага. Сила моего пола умерла, как пламя. Я знала это, а ты - нет.
Потом ты был близок к тому, чтобы сбежать, и я должна была задержать тебя. Нагваль рассказал мне, как использовать свою руку, чтобы ухватить тебя. Я пыталась сделать это, но у меня не хватило силы. Мой пол был напуган. Твои глаза заставили оцепенеть его линии. Никто другой никогда не бросал на них ни единого взгляда.
Поэтому я потерпела неудачу, пытаясь обхватить твою шею. Ты выскользнул из моей хватки прежде, чем я успела прижать тебя. Тогда я поняла, что ты ускользаешь, и предприняла еще одну атаку. Я использовала ключ, который, по словам Нагваля, больше всего действует на тебя - страх. Я напугала тебя своими воплями, и это дало мне достаточно силы, чтобы подчинить тебя. Я думала, что ты у меня в руках, но мой дурацкий пес одурел и сбросил меня с тебя, когда ты почти уже был в моей власти. Теперь я понимаю, он совсем не был таким уж идиотом, вероятно, он заметил твоего дубля и бросился на него, но вместо этого свалил меня.
- Ты говорила, что это не твой пес.
- Я специально обманула тебя. Он был моей козырной картой. Нагваль научил меня, что всегда надо иметь козырь - некий неожиданный трюк. Почему-то я знала, что мой пес может понадобиться мне. Когда я позвала тебя посмотреть на моего друга, я хотела, чтобы он принюхался к тебе. Как раз койот - друг моих девочек. Когда ты побежал в дом, мне пришлось обойтись с псом довольно круто. Я запихала его внутрь твоей машины, заставив его визжать от боли. Он очень крупный и едва мог протиснуться у тебя над сидением. Я ему велела разорвать тебя в клочья. Я знала, что искусанный псом ты станешь беспомощным, и я легко смогу справиться с тобой.
Ты снова ускользнул, но ты не мог покинуть дом. Я знала, что надо набраться терпения и дождаться темноты. А уж когда ветер изменил направление, я была уверена в успехе.
Нагваль говорил мне, что я непременно понравлюсь тебе как женщина. Нужно было только дождаться подходящего момента. Нагваль сказал, что ты убил бы себя, если бы понял, что я захватила твою силу. Но если бы мне не удалось захватить ее, или если бы ты не убил себя, или мне не захотелось бы оставить тебя в живых как своего пленника, я должна была использовать свою головную повязку, чтобы задушить тебя насмерть. Он даже показал мне место, куда бросить твой труп: бездонную яму, расщелину в горах, где часто пропадают козы. Но Нагваль никогда не упоминал о твоей устрашающей стороне. Я уже говорила, что один из нас должен был умереть этой ночью. Я никак не ждала, что это случится со мной. Нагваль внушил мне уверенность, что я одержу победу. Как жестоко было с его стороны не рассказать мне всю правду о тебе!
- Представь себе, донья Соледад, что я знал еще меньше тебя.
- Это не одно и то же. Нагваль несколько лет готовил меня к тому, что случилось вчера. Я знала каждую деталь. Ты был у меня в ловушке. Нагваль даже показал мне листья, которые я всегда должна была держать под рукой свежими, чтобы ты оцепенел под их воздействием. Я положила их тебе в бадью, будто для аромата. Ты и не заметил, что для своей бадьи я воспользовалась другими листьями. Ты попадался на все, что я приготовила для тебя. И все-таки твоя устрашающая сторона взяла верх.
- О какой устрашающей стороне ты говоришь?
- Я имею в виду того, кто ударил меня и убьет меня сегодня ночью. Твой ужасный дубль, вышедший, чтобы прикончить меня. Я никогда не забуду его. И если выживу, в чем я сомневаюсь, я никогда уже не буду прежней.
- Он был похож на меня?
- Да, конечно, это был ты, но не такой, каким ты выглядишь сейчас. На самом деле я вообще не могу сказать, на что он был похож. От одной мысли о нем мне становится дурно.
Я рассказал ей о своем мимолетном видении, как она вышла из своего тела после моего удара. Я намеревался выудить у нее еще кое-что. Мне показалось, что подлинной скрытой целью происшедшего с нами было намерение вынудить нас прибегнуть к источникам, обычно нам недоступным. Мой удар, несомненно, был смертельным. Я нанес серьезное повреждение ее телу, но сам я никак не был на такое способен. Я и в самом деле ощущал, что ударил ее своим левым кулаком - об этом свидетельствовала огромная красная шишка у нее на лбу. Но при этом суставы мои не опухли, и в них не было ни малейшей боли или хоть слегка неприятного ощущения, хотя удар такой силы должен был повредить мне руку.
Услышав, что я видел ее прижимающейся к стенке, она пришла в полное отчаяние. Я спросил, соответствовало ли хоть что-нибудь в ее ощущениях тому, что я видел. Например, было ли у нее чувство, что она покидает тело или мимолетное восприятие комнаты в неожиданном ракурсе.
- Я знаю теперь, что обречена, - сказала она. - Очень немногие выживают после касания дубля. Если моя душа уже вышла, мне не остаться в живых. Я буду слабеть, пока не умру.
Ее глаза дико блестели. Она потянулась ко мне и, похоже, хотела ударить меня, но упала обратно на стул.
- Ты забрал мою душу, - прошептала она. - Ты, должно быть, держишь ее у себя в кисете, хотя разве ты скажешь мне об этом?
Я поклялся ей, что не имел намерения причинить ей вред, что я-то в любом случае действовал исключительно ради самозащиты и не держу на нее зла.
- Если моей души нет у тебя в кисете, то это еще хуже. Она, должно быть, бесцельно бродит где-то поблизости. Тогда я никогда не получу ее обратно, - горестно проговорила она.
Казалось, силы оставили ее. Ее голос почти угас. Я предложил ей пойти прилечь, но она отказалась уйти из-за стола.
- Нагваль сказал, что если уж я потерплю полную неудачу, я должна передать тебе сообщение, - сказала она. - Он велел мне передать тебе, что он давно заменил твое тело. Ты теперь являешься им самим.
- Что он хотел этим сказать?
- Он маг. Он вошел в твое старое тело и изменил его светимость. Ты больше не сын своего отца. Теперь ты сияешь, как сам Нагваль. Ты - сам Нагваль.
Донья Соледад встала. Она нетвердо держалась на ногах. Она хотела сказать что-то еще, но язык ее не слушался. Она пошла в свою комнату. Я помогал ей до двери: она не хотела, чтобы я заходил туда. Она сбросила покрывало, легла на постель и очень мягким голосом попросила меня выйти на дорогу, чтобы посмотреть, не поменялся ли ветер. Она добавила мимоходом, чтобы я взял с собой ее пса. Что-то в этой просьбе мне не понравилось. Я ответил, что лучше влезу на крышу и посмотрю оттуда. Она повернулась ко мне спиной и сказала, что попросила насчет пса как об услуге, чтобы он на холме приманил ветер. Тут я просто разозлился. Ее комната в полумраке оказывала угнетающее воздействие. Я пошел на кухню, взял две лампы и понес их обратно. Завидев свет, она истерически вскрикнула. Я тоже издал вопль, но по другой причине. Когда свет проник в комнату, я увидел, что пол свернулся коконом вокруг ее постели. Это впечатление было столь мимолетным, что в следующее мгновение я готов был поклясться, что эту призрачную сцену создали тени проволочных защитных стенок ламп. Это иллюзорное впечатление привело меня в ярость. Она заплакала как ребенок и обещала больше не устраивать никаких трюков. Я поставил лампы на комод, и она мгновенно уснула.
К середине утра ветер переменился. Я ощутил сильные порывы ветра, буквально врывающегося в северное окно. Около полудня донья Соледад вышла снова. Она еще немного пошатывалась. Краснота ее глаз исчезла и шишка на лбу значительно уменьшилась. Осталась едва заметная припухлость.
Я почувствовал, что пора уезжать. Я сказал ей, что, хоть я и записал сообщение, переданное ею от дона Хуана, оно ничего не прояснило.
- Ты больше не сын своего отца. Ты - сам Нагваль, - повторила она.
Со мной творилось что-то несообразное. Несколько часов назад я был совершенно беспомощным, и донья Соледад действительно пыталась убить меня; но теперь, в момент, когда она говорила, я забыл весь этот ужас, словно ничего и не было. Кроме того, во мне было еще что-то, готовое без конца возиться с анализом каких-то нелепых столкновений со всеми, кто оказался лично связан со мной или моей работой, тем самым «мной», которого я знал всю жизнь.
Та же часть меня, что прошла схватку со смертью этой ночью, а потом забыла об этом, не была реальной. Она была мною, и все же я ее не знал. В свете такой несообразности заявление дона Хуана казалось не таким уж невероятным, но пока еще я отказывался его понимать.
Донья Соледад казалась отсутствующей. Она мирно улыбалась.
- О, они здесь! - сказала она внезапно. - Какая удача для меня! Мои девочки здесь. Теперь они позаботятся обо мне.
С нею, похоже, опять что-то было не в порядке. Она выглядела такой же сильной, как и прежде, но ее поведение было каким-то странно раздвоенным. Мои страхи выросли опять. Я не знал, оставить ее здесь или взять в больницу, в город за несколько сотен миль отсюда.
Внезапно она вскочила и побежала через переднюю дверь вниз по дороге в направлении шоссе. Я поспешно забрался в машину, чтобы догнать ее. Спускаться приходилось задним ходом, потому что развернуться было негде. Когда я достиг шоссе, я увидел донью Соледад в окружении четырех молодых женщин.
