2 страница
Глава 3. Квазивоспоминания другого «я»
- Не скажешь ли ты, что происходит? - спросил меня Нестор, когда мы собрались вечером. - Куда вы вдвоем вчера ездили?
Я забыл рекомендации ла Горды не говорить о случившемся, и начал рассказывать, что мы поехали сначала в ближайший городок и обнаружили там заинтересовавший нас дом.
Всех их, казалось, охватила внезапная дрожь. Они встрепенулись, посмотрели друг на друга, а затем на ла Горду, как бы ожидая, что она сообщит об этом.
- Что это за дом? - спросил Нестор.
Прежде, чем я успел ответить, ла Горда прервала меня. Она начала рассказывать торопливо и почти нечленораздельно. Мне было ясно, что она импровизирует. Она вставляла в речь слова и фразы на языке масатек, украдкой бросая на меня взгляды, в которых содержалась молчаливая просьба ничего не говорить об этом.
- Как насчет твоих сновидений, Нагваль? - спросила она с облегчением человека, выпутавшегося из трудного положения. - Нам хотелось бы знать все, что ты делаешь. Я думаю, очень важно, чтобы ты рассказал нам об этом.
Она наклонилась вперед и еле слышно, как только могла, прошептала мне на ухо, что из-за того, что произошло с нами в Оахаке, я должен рассказать им о своем сновидении.
- Почему это так важно для вас? - спросил я громко.
- Я думаю, мы очень близки к завершению, - бесстрастно сказала ла Горда. - Все, что ты скажешь или сделаешь, представляет для нас сейчас величайшую важность.
Я рассказал им содержание того, что считал своим настоящим сновидением. Дон Хуан говорил мне, что нет смысла останавливаться на деталях. Он дал мне следующее основное правило: я должен уделять чему-либо особое внимание только если увижу его не меньше трех раз. В остальных же случаях все попытки будут простой ступенью в понимании второго внимания.
Однажды во сне я увидел, что проснулся и выскочил из постели, тут же обнаружив самого себя спящим на кровати. Я посмотрел на себя и сохранил достаточно самообладания, чтобы вспомнить, что я нахожусь в сновидении. Тогда я последовал указаниям дона Хуана, состоявшим в том, чтобы избегать внезапных потрясений и воспринимать все спокойно. Сновидящий, говорил дон Хуан, должен быть бесстрастным экспериментатором. Вместо того, чтобы рассматривать свое спящее тело, сновидящий выходит из комнаты.
Непонятно как я внезапно оказался снаружи комнаты. У меня было такое впечатление, что я оказался там мгновенно. Когда я остановился, то холл и лестница показались мне громадными. Если что-то и испугало меня той ночью, так это размеры тех сооружений, которые в реальной жизни были вполне нормальными. Холл был около десяти метров длиной, лестница в 16 ступенек. Я не мог представить себе, как преодолеть те огромные расстояния, которые я воспринимал. Я был неподвижен, а затем что-то заставило меня двигаться. Однако я не шел, я не чувствовал своих шагов. Совершенно неожиданно я оказался держащимся за перила. Я мог видеть кисти и предплечья своих рук, но не чувствовал их. Я удерживался при помощи какой-то силы, никак не связанной с моей мускулатурой. То же самое произошло, когда я попытался спуститься с лестницы. Я не знал, как ходить, я просто не мог сделать ни шагу, будто мои ноги были склеены вместе. Наклоняясь вперед я видел свои ноги, но не мог двинуть ими ни вперед, ни назад, ни вбок, не мог поднять их к груди. Казалось, я прирос к верхней ступеньке. Я чувствовал себя чем-то вроде пластмассовых куколок, которые могут наклоняться в любом направлении до тех пор, пока не примут горизонтального положения, лишь для того, чтобы вес их тяжелого округлого основания вновь вернул их в вертикальное положение.
Я сделал громадное усилие, чтобы идти, и зашлепал со ступеньки на ступеньку, как плохо накачанный мяч. Мне потребовалось невероятное внимание, чтобы добраться до первого этажа. Я никак иначе не мог этого описать. Особенно трудно было сохранить свое поле зрения, не дать ему распасться на мимолетные картины обычного сна.
Когда я, наконец, добрался до входной двери, я не мог ее открыть. Я пытался отчаянно, но безуспешно. Затем я вспомнил, что я выбрался из своей комнаты, выскользнув из нее, как если бы дверь была открыта. Мне понадобилось только вспомнить то чувство выскальзывания, и внезапно я оказался уже на улице. Было темно. Непроницаемый свинцовый мрак не позволял мне воспринимать какие-либо цвета. Весь мой интерес был тотчас прикован к широкому полю яркого света передо мной на уровне глаз. Я скорее вычислил, чем вспомнил, что это уличный фонарь, поскольку сообразил, что такой фонарь находился за углом в шести метрах над землей. Тут я понял, что не могу привести свое восприятие в соответствующий порядок, чтобы правильно судить, где верх, где низ, где здесь, где там. Все казалось необычным. У меня не было никакого критерия, как в обычной жизни, чтобы настроить свое восприятие. Все находилось на переднем плане, а у меня не было желания заниматься настройкой восприятия.
Ошеломленный, я находился на улице, пока у меня не появилось ощущение, что я левитирую. Я удерживался за металлический столб, на котором висели фонарь и дорожный знак. Сильный ветер поднимал меня наверх. Я скользил вверх по столбу, пока не смог ясно разобрать название улицы: Эштон.
Несколько месяцев спустя, когда я опять оказался в сновидении, созерцая свое спящее тело, я уже знал, что мне нужно сделать. В ходе своих регулярных сновидений я узнал, что здесь значение имеет волевое усилие, а сама реальность тел не существенна. Именно память тормозит сновидящего. Я без колебаний выскользнул из комнаты, так как мне не нужно было ни открывать дверей, ни ходить для того, чтобы двигаться. Холл и лестница уже не казались мне такими огромными, как в первый раз. Я проскользнул с большей легкостью и оказался на улице, где пожелал передвинуться на три квартала дальше. Я воспринимал фонари как очень беспокоящее зрелище. Если я фокусировал на них свое внимание, они разливались неизмеримыми озерами света. Остальные элементы этого сновидения контролировать было легко. Дома казались необыкновенно большими, но их очертания были знакомыми. Я колебался, что делать дальше. Затем я совершенно случайно понял, что если я буду не рассматривать предметы, а только поглядывать на них мельком, как мы это делаем в повседневной жизни, то смогу привести свое восприятие в порядок. Другими словами, если я буквально следовал советам дона Хуана и принимал свое сновидение как само собой разумеющееся, то я мог пользоваться способами восприятия, присущими повседневной жизни. Через несколько секунд окружающее стало контролируемым, хотя и не полностью знакомым.
В следующий раз, когда у меня было подобное сновидение, я отправился в свою любимую кофейню на углу. Причина, по которой я ее выбрал, состояла в том, что каждое утро я ходил туда пить кофе. В своем сновидении я увидел знакомую официантку, обслуживавшую рабочих кладбища. Я разглядел нескольких человек, которые ели за стойкой, а в самом углу заметил любопытное лицо человека, которого видел каждый день бесцельно бродящим по дорожкам между университетских корпусов. Он был единственным, кто действительно взглянул на меня. В ту же секунду, когда я вошел, он почувствовал это, как мне показалось. Он повернулся и уставился на меня.
Несколько дней спустя рано утром я в бодрствующем состоянии в том же кафе встретил этого человека. Он бросил на меня взгляд и, по-видимому, узнав меня, сильно испугался и стремглав убежал, не дав мне возможности заговорить с ним.
Когда я еще раз посетил это кафе в сновидении, характер последнего изменился. Пока я наблюдал за этим ресторанчиком через улицу, вид стал совершенно иным. Я больше не видел знакомых домов, вместо этого перед моими глазами была картина первозданной природы. Стоял погожий день, и я смотрел на заросшую долину. Болотистые темно-зеленые, похожие на тростник растения покрывали все. Рядом со мной находился выступ скалы двух-трех метров высотой. На нем сидел громадный саблезубый тигр. Я окаменел. Долгое время мы пристально смотрели друг на друга.
Размеры хищника были поразительными, однако он не выглядел ни гротескным, ни непропорциональным. У него была великолепная голова, большие глаза цвета темного меда, массивные лапы, широченная грудная клетка. Самое большое впечатление на меня произвела окраска его шкуры. Она была равномерно-темно-коричневая, почти шоколадная. Цвет меха напоминал поджаренные кофейные зерна, только мех еще и блестел, шерсть была длинной, но гладкой и чистой. Она не была похожа на мех пумы, волка или гризли. Мех выглядел похожим на что-то, никогда мною не виданное.
С тех пор для меня стало обычным видеть этого тигра. Временами небо над долиной затягивали облака, накрапывал мелкий дождик, иногда сменявшийся проливным ливнем. Временами же долина была залита солнцем. Довольно часто я замечал там и других саблезубых тигров. Я мог слышать их своеобразный повизгивающий рев - крайне неприятный для меня звук.
Тигр ни разу не тронул меня. Мы смотрели друг на друга с расстояния 3 - 6 метров. Тем не менее я понимал, чего он от меня хочет. Он показывал мне особый способ дыхания. Я уже дошел в своих сновидениях до такой точки, когда мог так хорошо имитировать дыхание тигра, что даже чувствовал, как сам превращаюсь в тигра. Я рассказал другим ученикам, что ощутимым результатом сновидений было то, что мое тело стало более мускулистым.
Выслушав мой отчет, Нестор поразился, насколько их сновидения отличались от моих. У них были различные задачи сновидения. Его задачей было находить лекарства от болезней человеческого тела. Задача Бениньо - предсказывать, предвидеть и находить решения всего, что касалось человека. Задачей Паблито было учиться строить. Нестор сказал, что именно эти задачи были причиной того, что он занимался лекарственными растениями, Бениньо был оракулом, а Паблито - плотником. Он добавил, что до сих пор они касались только поверхности сновидений и ни о чем существенном говорить пока не могут.
- Ты, может быть, подумаешь, что мы сделали много, - продолжал он, - но это не так. Хенаро и Нагваль сделали все для нас и этих четырех женщин. Самостоятельно же мы еще ничего не сделали.
- Похоже на то, что Нагваль учил тебя иначе, чем нас, - сказал Бениньо очень медленно и значительно. - Ты, должно быть, был тигром, и опять определенно превратишься в него. Именно это произошло с Нагвалем. Он был вороной, и еще в этой жизни опять превратился в нее.
- Проблема в том, что такого вида тигров больше не существует, - сказал Нестор. - Мы никогда не слышали, что бывает в таких случаях. - Он повел головой, как бы говоря от имени всех присутствующих.
- Я знаю, что происходит, - сказала ла Горда. - Я помню, как Нагваль называл это сновидением призрака. Он говорил, что никто из нас еще не совершал сновидения призрака, потому что в нас нет разрушения и насилия. Он сам его никогда не совершал. И он сказал, что тот, кто сделает его, отмечен судьбой иметь помощников среди призраков и союзников.
- Что это значит? - спросил я у ла Горды.
- Это значит, что ты не такой, как мы, - ответила она сухо.
Ла Горда казалась очень возбужденной. Она поднялась и несколько раз прошлась по комнате, прежде чем села рядом со мной.
В разговоре наступил перерыв. Хосефина бормотала что-то невразумительное. Она тоже казалась очень нервной. Ла Горда пыталась успокоить ее, обняв и поглаживая по спине.
- У Хосефины есть кое-что для тебя об Элихио, - сказала она мне.
Все вопросительно посмотрели на Хосефину.
- Несмотря на тот факт, что Элихио исчез с лица земли, - продолжала ла Горда, - он все еще один из нас, и Хосефина все время разговаривает с ним.
Все сразу стали очень внимательными и, переглянувшись, посмотрели на меня.
- Они встречаются в сновидении, - драматическим тоном сказала ла Горда.
Хосефина глубоко вздохнула. Она казалась воплощением нервозности. Ее тело непроизвольно тряслось. Паблито уложил ее на пол, лег на нее и стал энергично дышать диафрагмой, заставляя ее дышать в унисон с ним.
- Что он делает? - спросил я ла Горду.
- Разве ты не видишь? - резко ответила она.
Я прошептал, что понимаю, что он хочет ее расслабить, но эта процедура для меня внове. Она сказала, что Паблито передает Хосефине энергию, поместив среднюю часть тела, где у мужчин ее избыток, напротив матки Хосефины, где женщины хранят энергию.
Хосефина села и улыбнулась мне. Она выглядела совершенно расслабленной.
- Я действительно все время встречаю Элихио, - сказала она. - Он ждет меня каждый день.
- Как получилось, что ты никогда об этом не говорила? - спросил Паблито недовольным тоном.
- Она говорила мне, - вмешалась ла Горда, а затем принялась пространно объяснять, как много значит для всех нас доступность Элихио. Она добавила, что ожидала от меня знака, чтобы передать слова Элихио.
- Не ходи вокруг да около, женщина, - закричал Паблито. Скажи нам, что он говорил.
- Эти слова не для тебя! - воскликнула ла Горда.
- Для кого же они тогда? - спросил Паблито.
- Они для Нагваля, - указала она на меня.
Ла Горда извинилась, что повысила голос. Она сказала, что все, что говорил Элихио, было сложным, загадочным и она не может в этом разобраться.
- Я просто слушала его, это все, что я могла делать - слушать его.
- Ты хочешь сказать, что тоже встречала Элихио? - спросил Паблито голосом, в котором была смесь нетерпения и злости.
- Да, - ответила ла Горда почти шепотом. - Я не могла об этом говорить, потому что я должна была ждать его.
Она указала на меня, а затем толкнула меня обеими руками. Я потерял равновесие и шлепнулся на бок.
- Что это такое? Что ты с ним делаешь? - спросил Паблито очень сердито. - Это что - проявление индейской любви?
Я повернулся к ла Горде. Она сделала знак, чтобы я успокоился.
- Элихио сказал, что ты - Нагваль, но ты не для нас, - сказала Хосефина.
В комнате воцарилась мертвая тишина. Я не знал, как воспринимать заявление Хосефины. Я ждал, пока заговорит кто-нибудь еще.
- Ты чувствуешь облегчение? - испытующе спросила меня ла Горда.
Я сказал им, что у меня вообще нет никакого мнения. Они выглядели ошеломленными детьми. У ла Горды был вид хозяйки церемонии, которая крайне недовольна.
Нестор поднялся и посмотрел на ла Горду. Он сказал ей что-то на языке масатек. Это звучало как приказание или просьба.
- Расскажи нам все, что ты знаешь, - продолжал он по-испански. - Ты не имеешь права играть с нами и держать при себе нечто столь важное.
Ла Горда запротестовала. Она сказала, что утаила все, что знала, по просьбе Элихио. Хосефина кивком подтвердила ее слова.
- Он говорил все это тебе или Хосефине? - спросил Паблито.
- Мы были вместе, - сказала ла Горда едва слышным шепотом.
- Ты хочешь сказать, что вы с Хосефиной были вместе в сновидении? - У Паблито перехватило дыхание. Удивление в его глазах соответствовало тому потрясению, которое, казалось, прокатилось по остальным.
- Что в точности сказал Элихио вам двоим? - спросил Нестор, когда прошел шок.
- Он сказал, что я должна попытаться помочь Нагвалю вспомнить левую сторону, - сказала ла Горда.
- Ты понимаешь, о чем она говорит? - спросил меня Нестор.
Было бы невероятно, если бы я понимал. Я сказал, чтобы они обратились за ответом к самим себе. Но никто из них не высказал никаких предположений.
- Он говорил Хосефине и другие вещи, которых она не может вспомнить, - сказала ла Горда. - Поэтому мы действительно в затруднении. Элихио сказал, что ты определенно Нагваль и что ты должен нам помочь, но что ты не для нас. Только вспомнив свою левую сторону, ты сможешь взять нас туда, куда мы должны идти.
Нестор заговорил с Хосефиной отеческим тоном, побуждая ее вспомнить, что именно сказал Элихио. Он не настаивал на том, чтобы я вспоминал что-то, что, видимо, было каким-то кодом, поскольку никто из нас не видел в этом никакого смысла. Хосефина моргала и корчила рожи, как если бы на нее давил тяжелый груз - она и на самом деле выглядела как тряпичная кукла, которую расплющили. Я с тревогой наблюдал.
- Не могу, - сказала она наконец. - Когда он со мной разговаривает, я знаю, что он говорит, но сейчас я не могу вспомнить. Не выходит.
- Не помнишь ли ты каких-нибудь слов? - спросил Нестор. - Просто каких-нибудь отдельных слов?
Она потрясла головой.
- Нет, - сказала она через секунду.
- Какого рода сновидениями ты занимаешься? - спросил я.
- Только теми, которые знаю, - бросила она.
- Я рассказывал тебе, как я делаю свои, - сказал я. - Теперь расскажи мне о своих.
- Я закрываю глаза и вижу стену, похожую на плотный туман; там меня ждет Элихио. Он проводит меня сквозь нее и, наверное, показывает мне всякие вещи. Я не знаю, что мы делаем, но мы что-то делаем вместе, а затем я возвращаюсь и забываю увиденное.
- Как случилось, что ты пошла с ла Гордой? - спросил я.
- Элихио велел мне взять ее, - сказала она. - Мы вдвоем подождали ла Горду и, когда она вошла в сновидение, схватили ее и протолкнули сквозь стену. Мы делали это дважды.
- Как вы схватили ее? - спросил я.
- Не знаю, - сказала Хосефина. - Но я подожду тебя в твоем сновидении, и тогда ты узнаешь.
- Ты можешь схватить любого? - спросил я.
- Конечно, - ответила она, улыбаясь. - Но я не делаю этого, потому что это не нужно. Я схватила ла Горду, ибо Элихио говорил мне, что ему нужно ей что-то сказать, поскольку она более здравомыслящая, чем я.
- Тогда Элихио говорил тебе то же самое, ла Горда, - сказал Нестор с непривычной твердостью.
Ла Горда сделала необычный жест, пожимая плечами и поднимая руки над головой.
- Хосефина рассказала тебе, что происходило, - сказала она. - Я не могу вспомнить. Элихио изъясняется на другой скорости. Он говорит, но мое тело не понимает его, нет. Мое тело не может вспомнить, вот в чем дело. Я лишь знаю, что он сказал, будто Нагваль, который здесь, вспомнит и возьмет нас туда, куда нужно идти. Он не мог сказать больше, потому что было мало времени. Он сказал, что кто-то, но я не помню, кто именно, ждет меня.
- Это все, что он сказал? - наседал Нестор.
- Когда я увидела его вторично, он сказал, что все мы должны будем вспомнить свою левую сторону, рано или поздно, если мы хотим попасть туда, куда нам надо идти. Но вот он должен вспомнить первым.
Она указала на меня и опять толкнула меня, как и раньше. Сила ее толчка заставила меня покатиться, как мяч.
- Зачем ты это делаешь, ла Горда? - спросил я недовольно.
- Я пытаюсь помочь тебе вспомнить, - сказала она. - Нагваль говорил, что тебя надо время от времени толкать, чтобы ты встряхнулся.
Совершенно внезапно ла Горда обняла меня.
- Помоги нам, Нагваль, - попросила она. - Если ты этого не сделаешь, нам лучше умереть.
Я был близок к слезам, но не столько из-за них, сколько потому, что что-то боролось внутри меня. Это было что-то такое, что все время прорывалось наружу с тех пор, как мы посетили этот город. Мольба ла Горды разрывала мне сердце. У меня опять начался приступ чего-то похожего на гипервентиляцию. Я весь покрылся холодным потом. Затем мне стало плохо. С исключительной добротой ла Горда ухаживала за мной.
Верная своей тактике выжидания, ла Горда не хотела обсуждать наше совместное видение в Оахаке. Целыми днями она оставалась замкнутой и решительно незаинтересованной. Она не собиралась обсуждать и то, почему мне стало плохо. Так же поступали и остальные женщины. Дон Хуан обычно подчеркивал необходимость дождаться наиболее подходящего времени для того, чтобы выпустить то, что мы держим. Я понял технику действий ла Горды, но был недоволен ее упорством в ожидании. Это не соответствовало нашим интересам. Я не мог надолго остаться в Мексике, и поэтому потребовал, чтобы мы собрались вместе и поделились тем, кто что знает. Она была непреклонна.
- Мы должны ждать, - сказала она. - Мы должны дать нашим телам шанс добраться до решения. Наша задача - вспомнить не умом, а телом. Все понимают это.
Она испытующе посмотрела на меня. Она, казалось, высматривала намек, который подсказал бы ей, что я точно понял задачу. Я признал, что я в полном недоумении с тех пор, как оказался в стороне. Я был один, в то время как все они поддерживали друг друга.
- Это молчание воинов, - сказала она, смеясь, а затем добавила примирительно: - Это молчание не означает, что мы не можем разговаривать о чем-нибудь другом.
- Может, мы вернемся к нашему обсуждению потери человеческой формы? - спросил я.
В ее взгляде было недовольство. Я многословно пояснил, что должен точно понимать значение всего, в особенности, когда применяются незнакомые подходы.
- Что именно ты хочешь узнать? - спросила она.
- Что угодно, что ты только захочешь мне рассказать.
- Нагваль говорил, что потеря человеческой формы приносит свободу, - сказала она. - Я верю этому, но пока не ощущаю этой свободы.
Последовала минута молчания. Она следила за моей реакцией.
- О какой свободе ты говоришь, ла Горда? - спросил я.
- О свободе вспомнить свое «я», - сказала она. - Нагваль говорил, что потеря человеческой формы подобна спирали. Она дает свободу вспоминать, а это, в свою очередь, делает тебя еще более свободным.
- Почему ты не чувствуешь себя свободной? - поинтересовался я.
Она прищелкнула языком и пожала плечами. Казалось, она была в затруднении, или не желала продолжать наш разговор.
- Я связана с тобой, - сказала она. - До тех пор, пока ты не потеряешь свою человеческую форму, чтобы вспомнить, я не смогу узнать, что эта свобода означает. Но, быть может, ты не сможешь потерять ее до тех пор, пока не вспомнишь. Во всяком случае, нам не следует об этом разговаривать. Почему ты не пойдешь и не поговоришь с Хенарос?
Это прозвучало так, будто мать отправляет своего приставучего ребенка пойти погулять, но я не обиделся. Если бы так сказал кто-нибудь другой, я легко мог бы принять это за враждебность или жалость. Мне нравилось быть с ней, в этим все дело.
Я нашел Паблито, Нестора и Бениньо в доме Хенаро, занятых странной игрой. Паблито болтался в полутора метрах над землей, заключенный во что-то вроде кожаного корсета или сбруи, прикрепленной к его груди и запястьям. Корсет напоминал толстый кожаный жилет.
Посмотрев пристальней, я заметил, что Паблито в действительности стоит на толстых петлях, свисавших с его жилета, подобно стременам. Он был подвешен в центре комнаты на двух веревках, перекинутых через толстую круглую потолочную балку. Каждая веревка была прикреплена к корсету на груди Паблито с помощью металлического кольца. Натягивая веревку, Нестор и Бениньо держали Паблито в воздухе, стоя лицом к лицу. Паблито изо всех сил держался за два толстых шеста, стоявших на полу и удобно входивших в его стиснутые ладони. Нестор стоял слева от Паблито, а Бениньо справа. Игра походила на трехстороннее перетягивание каната, на отчаянную борьбу между тянувшими и подвешенным.
Когда я вошел в комнату, было слышно только тяжелое дыхание Паблито и Нестора. Мышцы у них на руках вздулись от напряжения. Паблито пристально следил за обоими, попеременно поглядывая на каждого. Все трое настолько ушли в свою игру, что не заметили моего появления. А если и заметили, то были настолько сосредоточенными, что не могли оторваться.
В течение десяти минут Нестор, Бениньо и Паблито пристально смотрели друг на друга в полном молчании. Затем Нестор притворился, что отпускает свою веревку. Бениньо на это не попался, а Паблито поверил. Он усилил свою хватку левой рукой и зацепился ногами за шесты, чтобы укрепить свое положение. Бениньо воспользовался этим моментом и сделал могучий рывок как раз в то мгновение, когда Паблито ослабил свою хватку. Рывок Бениньо застал Паблито и Нестора врасплох. Бениньо всем телом повис на веревке. Нестор был перетянут; Паблито отчаянно пытался уравновеситься, но все было напрасно - Бениньо победил.
Паблито выбрался из корсета и подошел ко мне. Я спросил его об их необычной игре. Ему, по-видимому, не хотелось рассказывать. Нестор и Бениньо присоединились к нам после того, как сняли свои приспособления. Нестор сказал, что игра была изобретением Паблито, который обнаружил такую конструкцию в своем сновидений, а затем построил ее как игру. Сначала устройство было рассчитано на двоих, но впоследствии сновидение Бениньо позволило переделать игру так, чтобы мышцы напрягали все трое. Они также обостряли зрительную реакцию, пребывая в состоянии бдительности иногда целыми днями.
- Теперь Бениньо считает, что это помогает нашим телам вспоминать, - продолжал Нестор. - Ла Горда, например, чертовски здорово играет в эту игру. Она выигрывает всегда, в каком бы положении ни находилась. Бениньо говорит, что это потому, что ее тело помнит.
Я спросил, есть ли у них правило молчания. Они рассмеялись. Паблито сказал, что ла Горда больше всего хочет походить на Нагваля, она намеренно подражает ему вплоть до самых нелепых деталей.
- Вы не будете против, если мы поговорим о том, что произошло прошлой ночью, - спросил я почти в замешательстве, поскольку ла Горда решительно возражала против этого.
- Нам все равно, - сказал Паблито. - Ты - Нагваль.
- Бениньо тут вспомнил кое-что действительно таинственное, - сказал Нестор, не глядя на меня.
- Сам-то я думал, что это сон, просто запутанный сон, - сказал Бениньо, - но Нестор считает иначе.
Я с нетерпением ждал и кивком головы попросил их продолжать.
- Прошлой ночью он вспомнил, как ты учил его искать следы на мягкой почве, - сказал Нестор.
- Должно быть, это был сон, - сказал я. Я хотел рассмеяться, ибо это был абсурд, но все трое умоляюще смотрели на меня.
- Чепуха, - добавил я.
- В любом случае, я лучше расскажу тебе, что у меня тоже были похожие воспоминания, - сказал Нестор. - Ты водил меня к каким-то скалам и показывал, как надо прятаться. У меня это не было сном. Я бодрствовал. Я шел с Бениньо за растениями и внезапно вспомнил, как ты учил меня. Поэтому я спрятался так, как ты мне показывал, и напугал Бениньо до полусмерти. - Я учил тебя! - воскликнул я. - Как это может быть?! Когда?
Я начал нервничать. По-видимому, они не шутили.
- Когда? В том-то и дело, - сказал Нестор. - Мы не можем сказать - когда. Но и я, и Бениньо знаем, что это был ты.
Я чувствовал подавленность, дышать было трудно. Я боялся, что мне опять станет плохо. Я решился тут же сообщить о нашем с ла Гордой совместном видении, и, рассказывая об этом, расслабился. В конце рассказа я уже обрел контроль над собой.
- Нагваль оставил нас чуть приоткрытыми, - сказал Нестор. - Все мы немножко видим. Мы видим дыры у людей, у которых были дети, а также время от времени мы видим небольшое сияние в людях. Поскольку ты не видишь совсем, то похоже, что Нагваль оставил тебя совершенно закрытым для того, чтобы ты сам открылся изнутри. Теперь ты помог ла Горде, и она не то видит изнутри, не то выезжает на тебе.
Я возразил, что происшедшее в Оахаке могло быть случайностью.
Паблито решил, что нам следует пойти на излюбленную скалу дона Хенаро и посидеть там, сблизив головы вместе. Двое остальных нашли его идею блестящей. Я не возражал. Мы сидели там очень долго, но ничего не произошло. Тем не менее мы неплохо отдохнули.
Пока мы сидели на скале, я рассказал им о двух людях, которые, по мнению ла Горды, были доном Хуаном и доном Хенаро. Они соскочили с камня и буквально потащили меня в дом ла Горды. Нестор был возбужден больше всех. Он был почти невменяем. Единственное, чего я смог от него добиться, - что все они ждали такого знака.
Ла Горда ожидала нас у двери. Она знала, что я им все рассказал.
- Я просто хотела дать своему телу время, прежде чем мы успеем что-то сказать. Я должна была быть совершенно уверена, и теперь это так. Это были Нагваль и Хенаро.
- Что находится в тех бараках? - спросил Нестор.
- Они не вошли туда, - сказала ла Горда. - Они ушли в сторону открытых полей, в сторону востока. Именно в этом направлении находится наш город.
Казалось, она хотела их успокоить. Она просила их остаться, но они отказались, извинились и вышли. Я был уверен, что они чувствовали себя неловко в ее присутствии. Она выглядела очень сердитой. Я наслаждался взрывом ее эмоций, и это было совершенно нетипично для меня. Обычно я чувствовал себя взвинченным в присутствии взволнованного человека, но Ла Горда в данном случае была загадочным исключением.
Вечером мы собрались в комнате ла Горды. Они были задумчивы. Все сидели молча, уставившись в пол. Ла Горда попыталась начать разговор. Она сказала, что не бездельничала, и, сложив два и два, получила ответ.
- Дело не в том, чтобы сложить два и два, - сказал Нестор. - Дело в том, чтобы заставить свое тело вспоминать.
Похоже было, что они переговорили между собой, судя по тем кивкам согласия, которые Нестор получил от остальных. Это поставило меня и ла Горду в положение посторонних.
- Лидия тоже помнит кое-что, - продолжал Нестор. - Она считала это своей глупостью, но, услышав о том, что вспомнил я, она рассказала нам, что вот этот Нагваль отвез ее к лекарю и оставил там, чтобы она вылечила свои глаза.
Мы с ла Гордой повернулись к Лидии. Она опустила голову и как бы в раздражении что-то бормотала. Похоже, что воспоминание было слишком болезненным для нее. Она сказала, что когда дон Хуан впервые нашел ее, ее глаза были так поражены инфекцией, что она не могла видеть. Кто-то отвез ее на машине очень далеко к лекарю, который и вылечил ее. Она всегда была убеждена, что это сделал дон Хуан, но, услышав мой голос, поняла, что именно я возил ее туда. Нелепость таких воспоминаний бросала ее в дрожь уже с первого дня, как она меня встретила.
- Мои уши не лгут мне, - добавила Лидия после молчания. - Именно ты отвез меня туда.
- Невозможно! Невозможно! - закричал я.
Мое тело начало конвульсивно подергиваться. У меня появилось ощущение раздвоенности. Вероятно, то, что я называю рассудком, не могло больше контролировать всего меня, и заняло место зрителя. Какая-то часть меня наблюдала за тем, как другая часть меня тряслась.
Глава 4. Пересечение границ привязанности
- Что с нами происходит, Горда? - спросил я, когда остальные ушли.
- Наши тела вспоминают, но не могут понять, что именно, - сказала ла Горда.
- Ты веришь в воспоминания Лидии, Нестора и Бениньо?
- Конечно. Они серьезные люди, и ничего не говорят просто так, лишь бы подурачить нас.
- Но то, что они говорят, невероятно. Мне-то ты веришь, ла Горда?
- Я верю, что ты не помнишь, но тогда…
Она не договорила. Она подошла ко мне и зашептала на ухо. Она сказала, что имеется нечто такое, о чем Нагваль взял с нее обещание не говорить, пока не придет нужное время. Козырной картой нужно пользоваться только тогда, когда нет другого выхода. Драматическим шепотом она добавила, что Нагваль предвидел их новый уклад жизни, который явился результатом того, что я взял Хосефину в Тулу, чтобы она поддержала Паблито. Она сказала, что существует ничтожный шанс, что мы добьемся успеха как группа, если последуем естественному ходу такой организации. Ла Горда объяснила, что, поскольку мы разделены на пары, мы образовали живой организм, мы стали змеем, могучим змеем. У змея четыре отдела, и он разделен на две продольные части, мужскую и женскую. Она сказала, что мы с ней образуем первую часть змея - голову. Это холодная, расчетливая, ядовитая голова. Вторая часть образована Нестором и Лидией. Это твердое, чистое сердце змея. Третья - брюхо, подвижное, переменчивое, ненадежное, - оно образовано Паблито и Хосефиной. И четвертый отдел - хвост, где расположена «погремушка», - он образован парой, которая в реальной жизни может греметь часами до бесконечности на своем цокающем наречии, - Бениньо и Розой.
Ла Горда встала и выпрямилась. Она улыбнулась мне и похлопала меня по спине.
- Элихио сказал еще одно слово, которое сейчас вспомнилось мне, - продолжала она. - Хосефина согласна со мной, что он вновь и вновь повторял слово «след». Мы пойдем по следу.
Не дав мне возможности задать ей какой-нибудь вопрос, она сказала, что собирается немного поспать, а затем собрать всех, чтобы отправиться в путешествие.
Мы вышли в полночь при ярком лунном свете. Сначала никто не хотел идти, но ла Горда очень удачно описала им то, что дон Хуан называл «построением змея». Перед выходом Лидия предложила, чтобы мы позаботились о провизии на случай, если путешествие затянется. Ла Горда возразила, что мы не знаем, какое путешествие ждет нас. Она сообщила, что Нагваль однажды указал ей начало тропы и сказал, что при удобном случае мы должны собраться на этом месте и позволить силе открыться нам. Ла Горда добавила, что это не обычная козья тропа, а естественная линия на земле, которая, по словам Нагваля, может дать нам силу и знание, если мы сможем следовать по ней и стать с ней единым целым.
Мы двигались под смешанным руководством. Ла Горда дала нам толчок, а Нестор знал местность. Ла Горда привела нас к определенному месту в горах. После этого Нестор принял руководство и нашел тропу. Наше построение было очевидным, то есть голова вела, а остальные располагались соответственно анатомическому строению змеи: сердце, брюхо и хвост. Мужчины шли справа от женщин. Каждая пара шла в полутора метрах за предыдущей.
Мы шли так быстро и так неслышно, как только могли. Временами слышался лай собак, а когда мы поднялись выше в гору, осталось только пение сверчков. Мы шли еще какое-то время. Внезапно ла Горда остановилась и, схватив меня за руку, показала вперед.
В 40 - 50 метрах прямо посреди тропы высился силуэт громадного человека, около двух с половиной метров высотой. Он преграждал нам дорогу. Мы столпились гурьбой. Наши глаза были прикованы к темной фигуре. Она не двигалась. Некоторое время спустя Нестор сделал несколько шагов вперед. Лишь после этого фигура сдвинулась - навстречу нам. Каким бы громоздким ни выглядел человек, перемещался он плавно. Нестор бегом вернулся обратно. В тот момент, когда он присоединился к нам, человек остановился. Ла Горда сделала шаг в его направлении, и человек сделал шаг нам навстречу. Было очевидно, что если мы будем продолжать двигаться, мы столкнемся с ним. Мы были не чета гиганту, чем бы он ни был. Я взял на себя инициативу, толкнул всех назад и быстро увел с этого места.
Мы возвращались к дому ла Горды в глубочайшем молчании. Обратный путь занял у нас несколько часов. Мы полностью выдохлись. Когда мы благополучно уселись в комнате ла Горды, она заговорила.
- Мы обречены, - сказала она. - Эта штука, которую мы видели, была одним из твоих союзников: ты не хотел, чтобы мы двигались вперед. Твои союзники выскакивают из своих укромных мест, когда ты подталкиваешь их.
Я не ответил. Протестовать не было смысла. Я вспомнил, как много раз я сам считал, что дон Хуан и дон Хенаро были в сговоре друг с другом. Я думал, что пока дон Хуан разговаривает со мной в темноте, дон Хенаро переодевается для того, чтобы напугать меня, а дон Хуан утверждает потом, что меня пугают союзники. Сама мысль о существовании союзников и тому подобного за пределами нашего повседневного внимания была слишком неприемлемой для меня. Но затем я на своем опыте убедился, что союзники, которых описывает дон Хуан, действительно существуют. В мире, как он говорил, полно всевозможных тварей.
Авторитетным тоном, крайне редким в моей повседневной жизни, я сказал ла Горде и остальным, что у меня есть для них предложение, которое они вольны либо принять, либо нет.
Если они готовы двинуться отсюда, то я могу взять на себя ответственность и увести их в другое место. Если не готовы, я буду чувствовать себя свободным от каких-либо обязательств перед ними.
Я чувствовал прилив оптимизма и уверенности. Никто из них ничего не сказал. Они смотрели на меня молча, как бы взвешивая мое заявление.
- Сколько вам понадобится времени, чтобы собрать вещи? - спросил я.
- У нас нет вещей, - сказала ла Горда. - Мы поедем как есть. И мы можем ехать прямо сейчас, сию же минуту, если это необходимо. Но если мы можем подождать еще три дня, то это было бы лучше для нас.
- Как насчет ваших домов? - спросил я.
- Об этом позаботится Соледад, - ответила она.
Впервые с тех пор, как я в последний раз видел донью Соледад, было упомянуто ее имя. Я настолько заинтересовался, что моментально забыл о тяжелом положении данного момента. Я сел. Ла Горда колебалась с ответами на вопросы о донье Соледад. Нестор вмешался и сказал, что Соледад где-то поблизости, но они очень мало знают о том, чем она занимается. Она приходит и уходит, ни у кого не спрашивая. Между ними существовало соглашение, чтобы она присматривала за их домами. Донья Соледад знала, что рано или поздно им нужно будет уехать, и тогда она примет на себя ответственность и сделает все необходимое, чтобы они избавились от своей собственности.
- Как вы дадите ей знать? - спросил я.
- Это дело ла Горды, - ответил Нестор. - Она знает, где находится Соледад.
- Где донья Соледад, ла Горда? - спросил я.
- Откуда, черт возьми, я могу знать это? - бросила ла Горда.
- Но ведь именно ты всегда зовешь ее, - сказал Нестор.
Ла Горда посмотрела на меня. Это был мимолетный взгляд, но он поверг меня в дрожь. Я узнал этот взгляд, но откуда? Все мое тело напряглось. Солнечное сплетение стало твердым, как никогда. Моя диафрагма, казалось, давила вверх сама на себя. Я подумывал о том, не прилечь ли, когда внезапно оказался стоящим.
- Ла Горда не знает, - сказал я. - Только я знаю, где она находится.
Все были потрясены, и я, пожалуй, сильнее всех. Я сделал это заявление без всяких разумных на то оснований. Однако в тот момент, когда я его произносил, у меня была абсолютная уверенность, что я знаю, где она находится. Это было похоже на озарение, промелькнувшее в моем сознании. Я увидел горный район с зазубренными сухими пиками и пустую холодную равнину. Как только я замолчал, следующей осознанной мыслью было, что я, по-видимому, видел этот ландшафт в кино и что нагрузка от пребывания с этими людьми вызвала у меня такой срыв. Я извинился, что ввел их в заблуждение, хотя и ненамеренно, и уселся.
- Ты хочешь сказать, что не знаешь, почему ты это сказал? - спросил меня Нестор. Он осторожно подбирал слова. Естественнее было бы спросить, по крайней мере для меня: «Значит, ты на самом деле не знаешь, где она находится?». Я сказал им, что на меня нашло что-то неизвестное. Я описал им местность, которую увидел, и ту нахлынувшую на меня уверенность, что донья Соледад находится именно там.
- Это происходит с нами довольно часто, - сказал Нестор.
Я повернулся к ла Горде, и она кивнула головой. Я попросил ее объясниться.
- Эти сумасшедшие запутанные вещи все время приходят нам в голову, - сказала ла Горда. - Спроси Лидию, Розу или Хосефину.
С тех пор, как они поселились парами, Лидия, Роза и Хосефина мало говорили со мной. Они ограничивались приветствиями или случайными репликами о пище или погоде.
Лидия избегала моего взгляда. Она пробормотала, что временами ей кажется, будто она помнит еще и другие вещи.
- Иногда я могу действительно ненавидеть тебя, - сказала она мне. - Я думаю, что ты притворяешься глупым, но потом я вспоминаю, что однажды ты даже заболел из-за нас. Это был ты?
- Конечно, это был он, - вмешалась Роза. - Я тоже вспоминаю разное. Я помню даму, которая была добра ко мне. Она учила меня, как держать себя в чистоте, а этот Нагваль подстриг мне волосы в первый раз, пока она меня держала, потому что я была очень напугана. Эта дама любила меня. - Она была очень высокая. Я помню, что мое лицо прижималось к ее груди, когда она обнимала меня. Она была единственным человеком, который действительно заботился обо мне. Я бы с радостью приняла смерть ради нее.
- Кто была эта дама. Роза? - спросила ла Горда, затаив дыхание.
Роза указала на меня подбородком, жестом, полным отвращения и недовольства.
- Он знает, - сказала она.
Все уставились на меня, ожидая ответа.
Я рассердился и заорал на Розу, что не ее дело лезть с заявлениями, которые в действительности являются обвинениями. Я никоим образом не лгал им.
На Розу не подействовала моя вспышка. Она спокойно объяснила, что помнит, как эта дама говорила ей, что я еще вернусь после того, как оправлюсь от своей болезни. Роза поняла это так, что дама заботится и обо мне, лечит меня, и поэтому я должен знать, кто она такая и где она, поскольку я уже явно выздоровел.
- Что за болезнь была у меня, Роза? - спросил я.
- Ты заболел, потому что не смог удерживать свой мир, - сказала она очень убежденно. - Кто-то говорил мне, я думаю, давным-давно, что ты не создан для нас, точно так же, как Элихио говорил ла Горде в сновидениях. Поэтому ты нас и покинул, и Лидия так и не простила тебе этого. Она будет ненавидеть тебя и за границами этого мира.
Лидия запротестовала, сказав, что ее чувства не имеют ничего общего с тем, что говорит Роза. Она просто очень легко выходит из себя и сердится из-за моей глупости.
Я спросил Хосефину, помнит ли она меня тоже.
- Конечно, помню, - сказала она с улыбкой. - Но ты же знаешь, что я сумасшедшая. Мне нельзя верить. На меня нельзя положиться.
Ла Горда настаивала на том, чтобы Хосефина сказала о том, что она помнит. Хосефина была настроена не говорить ничего, и они спорили, пока, наконец, Хосефина не сказала мне:
- Какой толк от всех этих разговоров о воспоминаниях, они гроша ломаного не стоят.
Хосефина, казалось, высказалась за всех, больше говорить было не о чем. Они собирались уйти после того, как посидели в вежливом молчании еще несколько минут.
- Я помню, как ты покупал мне красивые платья, - внезапно сказала мне Хосефина. - Разве ты не помнишь, как я упала с лестницы в магазине? Я чуть не поломала ноги, и тебе пришлось меня нести.
Все опять сели, уставившись на Хосефину.
- Еще я помню одну сумасшедшую, она хотела побить меня и гонялась за мной, пока ты не рассердился и не остановил ее.
Я был растерян. Все, казалось, уцепились за слова Хосефины, хотя сама она говорила, чтобы ей не верили, так как она сумасшедшая. Она была права. Ее воспоминания не имели для меня никакого смысла.
- Я тоже знаю, почему ты заболел, - сказала она. - Я была там, но не помню, где. Они взяли тебя сквозь стену тумана, чтобы разыскать глупышку ла Горду. Я думаю, она заблудилась. Ты не мог вернуть ее. Когда они принесли тебя назад, ты был почти мертв.
Молчание, последовавшее за ее словами, было гнетущим. Я уже просто боялся что-либо спрашивать.
- Я не могу вспомнить, ради чего она отправилась туда и кто принес тебя оттуда. Глупая ла Горда клянется, что она не знала тебя, пока ты не пришел к нам в этот дом несколько месяцев назад. Я же узнала тебя сразу. Я помнила, что ты был Нагваль, который заболел. Ты хочешь что-то узнать? Я думаю, эти женщины просто индульгируют, как и глупый Паблито. Они-то должны помнить, ведь они были там же.
- А ты помнишь, где мы были? - спросил я.
- Не помню, - сказала Хосефина. - Однако узнала бы, если бы ты меня туда привез. Когда мы были там, нас называли пьяницами, потому что мы блуждали. У меня в голове тумана было меньше, чем у остальных, поэтому я помню довольно отчетливо.
- Кто называл нас пьяницами? - спросил я.
- Не тебя, только нас, - ответила Хосефина. - Я не помню кто. Наверное, Нагваль Хуан Матус.
Я посмотрел на них, и все отвели глаза.
- Мы подходим к концу, - пробормотал Нестор, как бы говоря сам с собой. - Наш конец уже смотрит нам в лицо.
Казалось, он был на грани слез.
- Я должен быть рад и горд, что мы прибыли к концу, и все же я печален. Не можешь ли ты объяснить это, Нагваль?
Внезапно всех охватила печаль. Даже дерзкая Лидия загрустила.
- Что с вами случилось? - спросил я. - О каком конце вы говорите?
- Я думаю, каждый знает, что это за конец, - сказал Нестор. - В последнее время у меня были странные ощущения. Что-то зовет нас, а мы сопротивляемся, цепляясь.
Паблито, как истинный кавалер, отметил, что ла Горда единственная среди нас, кто ни за что не цепляется. Все остальные, заверил он меня, безнадежные эгоисты.
- Нагваль сказал, что когда придет время, мы получим знак, - сказал Нестор. - Что-то такое, что нам действительно нравится, выйдет на передний план и позовет нас.
- Он сказал, что это не обязательно должно быть что-то большое, - добавил Бениньо. - Может подойти что угодно, что нам нравится.
- Для меня знак придет в виде оловянных солдатиков, которых у меня никогда не было, - добавил Бениньо. - Отряд оловянных солдатиков, конных гусар, явится, чтобы забрать меня. А чем это явится для тебя?
Я вспомнил, как дон Хуан говорил мне однажды, что смерть может стоять позади чего угодно, даже позади точки в моем блокноте. А потом он дал мне определенную метафору моей смерти. Я рассказал ему, что, гуляя однажды по бульвару Голливуда в Лос-Анжелесе, я услышал звуки трубы, играющей старый, идиотский популярный мотив. Музыка доносилась из магазина грампластинок на этой улице. Никогда я не слышал более приятных звуков. Я был захвачен ими. Я был вынужден присесть на бордюр. Медные звуки трубы попадали мне прямо в мозг. Я ощущал их над своим правым виском. Они ласкали меня, пока я не опьянел от них. Когда они смолкли, я знал, что нет способа когда-нибудь повторить это ощущение, и у меня было достаточно отрешенности, чтобы не броситься в магазин и не купить эту пластинку вместе со стереопроигрывателем, чтобы слушать и слушать ее.
Дон Хуан сказал, что это было знаком, который дала мне сила, управляющая судьбой людей. Когда придет мое время покинуть этот мир в какой бы то ни было форме, я услышу те же самые звуки трубы и тот же идиотский мотив, исполняемый тем же трубачом.
Следующий день был для всех суматошным. Казалось, каждому нужно было сделать бесчисленное множество дел. Ла Горда сказала, что их хлопоты носили личный характер и должны были выполняться каждым без посторонней помощи. Я был рад остаться один. У меня тоже имелись свои дела. Я поехал в ближайший городок, который так сильно нарушал мое спокойствие. Я подъехал прямо к дому, имевшему такую притягательную силу для меня и ла Горды. Я постучал в дверь. Открыла дама. Я сочинил историю, что жил в этом доме ребенком и хотел бы взглянуть на него опять. Она была доброжелательной женщиной и повела меня в дом, многословно извиняясь за несуществующий беспорядок.
Этот дом был переполнен скрытыми воспоминаниями. Они были там, я мог их чувствовать, но вспомнить не мог ничего.
На следующий день ла Горда уехала ранним утром. Я ожидал, что ее не будет весь день, но к обеду она возвратилась. Казалось, она была крайне взволнована.
- Соледад вернулась и хочет тебя видеть, - сказала она напрямик. Без единого слова объяснений она отвела меня к дому Соледад. Донья Соледад стояла у двери. Она выглядела еще более молодой и сильной, чем когда я ее видел в последний раз. У нее осталось лишь отдаленное сходство с той старой женщиной, которую я знал много лет назад.
Ла Горда была на грани слез. То напряжение, через которое мы проходили, делало ее состояние вполне понятным для меня. Она ушла, не сказав ни слова.
Донья Соледад сказала, что у нее очень мало времени для разговора со мной и что она собирается использовать каждую минуту. Она производила странное впечатление отрешенности. В каждом ее слове звучала вежливость.
Я сделал жест, чтобы остановить ее и задать вопрос. Самым деликатным образом она прервала меня. Она сказала, что подбирает слова очень тщательно и что недостаток времени позволит ей сказать лишь то, что существенно. Она секунду пристально смотрела мне в глаза, и эта секунда показалась мне неестественно длинной. Это раздражало меня. Она могла бы и говорить со мной, и в то же время ответить на какие-нибудь вопросы.
Она прервала паузу и заговорила о том, что я воспринял как абсурд. Она сказала, что нападала на меня, поскольку я сам об этом просил в тот день, когда мы впервые пересекли параллельные линии, и что она может лишь надеяться, что ее атака была эффективной и послужила своей цели. Я хотел закричать, что я никогда не просил ее о чем-либо подобном, что ничего не знаю о параллельных линиях и что то, что она говорит, - бессмыслица. Она зажала мне губы ладонью. Я автоматически расслабился. Она выглядела опечаленной. Она сказала, что нет способа, при помощи которого мы могли бы разговаривать, потому что в данный момент мы находимся на двух параллельных линиях, и ни у кого из нас нет энергии пересечь их. Только ее глаза могли сообщить мне о ее настроении.
Безо всяких причин я почувствовал себя расслабленным. Что-то во мне смягчилось. Я заметил, что по моим щекам катятся слезы, а затем мной на секунду овладело невероятное ощущение. На короткий момент, но достаточно продолжительный, чтобы пошатнуть основание моего сознания или моей личности, или того, что, как я думал и чувствовал, является «мною». В это мгновение я понял, что мы очень близки друг к другу по своим целям и темпераменту. Наши обстоятельства были похожими. Я хотел сказать ей, что это была отчаянная битва, но что она еще не закончена и никогда не закончится. Она прощалась, потому что, будучи безупречным воином, знала, что наши пути никогда не пересекутся. Мы пришли к концу следа. Запоздалая волна чувства общности вырвалась из какого-то темного, непостижимого уголка меня самого. Эта вспышка была подобна электрическому разряду внутри моего тела. Я обнял ее, мои губы двигались, говоря что-то, не имеющее для меня никакого смысла. Ее глаза загорелись. Она тоже говорила что-то, чего я не мог понять. Единственное ощущение, бывшее для меня ясным и состоявшее в том, что я пересек параллельные линии, не имело никакого прагматического значения. Внутри меня вырвался наружу какой-то источник, какая-то необъяснимая сила разрывала меня на части. Я не мог дышать, и все покрылось мглой.
Я почувствовал, как кто-то касается меня и мягко тормошит. В фокусе появилось лицо ла Горды. Я увидел, что лежу на кровати доньи Соледад, около меня сидела ла Горде. Мы были вдвоем.
- Где она? - спросил я.
- Ушла, - ответила ла Горда.
Я хотел все рассказать ла Горде, но она остановила меня и открыла дверь. Все ученики ожидали меня снаружи. Они надели свои лучшие одежды. Ла Горда объяснила, что они порвали все остальное, что у них было. Время клонилось к вечеру. Я проспал несколько часов. Не разговаривая, мы пошли к дому ла Горды, где стояла моя машина. Они забились внутрь, словно дети, собирающиеся на воскресную прогулку.
Прежде чем сесть в машину, я остановился, глядя на долину. Мое тело медленно поворачивалось, совершая полный круг, как если бы оно имело собственную волю и свои задачи. Я чувствовал, что постигаю сущность этого места. Я хотел удержать ее в себе, потому что я знал совершенно определенно, что никогда больше его не увижу.
Другие, должно быть, уже проделали это. Они были свободны от меланхолии, шутили и смеялись друг над другом.
Я завел машину, и мы поехали. Когда мы достигли последнего поворота дороги, солнце садилось, и ла Горда закричала, чтобы я остановился. Она выбралась наружу и побежала на небольшой холмик сбоку от дороги. Она забралась на него и бросила прощальный взгляд на свою долину. Она потянула к ней руки и вдыхала ее в себя.
Поездка вниз с этих гор была на удивление короткой и совершенно лишенной событий. Все хранили спокойствие. Я пытался втянуть ла Горду в разговор, но она наотрез отказалась. Она сказала, что горы, будучи собственниками, хотят завладеть ими и что если они не сохранят своей энергии, то горы никогда не отпустят их.
Как только мы спустились в долину, все стали очень оживленными, особенно ла Горда. Она, казалось, кипела энергией. Она даже добровольно поделилась информацией, без всяких уговоров с моей стороны. Одним из ее утверждений было то, что Нагваль говорил ей, а Соледад подтвердила, что у нас есть другая сторона. Услышав это, остальные выступили с вопросами и замечаниями. Они были в смущении из-за своих странных воспоминаний о событиях, которые логически не могли иметь места. Так как некоторые из них повстречались со мной несколькими месяцами раньше, то воспоминания обо мне, уходящие в отдаленное прошлое, были чем-то превосходящим границы их понимания.
Тогда я рассказал им о своей встрече с доньей Соледад. Я описал им свое чувство, что я очень близко знал ее раньше, и то чувство, что я, несомненно, пересек тогда то, что она называла параллельными линиями. В ответ на мое заявление все смутились. Казалось, они слышали этот термин раньше. Но я не был уверен, что все они понимали, что это значит. Для меня это была метафора. Я не мог бы поклясться, что и для них это было так же.
Когда мы приехали в город Оахаку, они изъявили желание посетить то место, где, по словам ла Горды, исчезли дон Хуан и дон Хенаро. Я приехал прямо туда. Они высыпали из машины и, казалось, ориентировались, принюхивались к каким-то признакам. Ла Горда указала направление, в котором они ушли.
- Ты сделала ужасную ошибку, ла Горда, - сказал Нестор. - Это не восток. Это север.
Ла Горда протестовала и отстаивала свое мнение. Женщины и Паблито поддерживали ее. Бениньо не вступал в разговор и молча смотрел на меня, как если бы я должен был дать ответ, что я и сделал.
Я обратился к карте Оахаки, которая была у меня в машине. Направление, указанное ла Гордой, было севером.
Нестор заметил, что наш отъезд из их города, как он все время чувствовал, ни в коей мере не был преждевременным или насильственным. Срок был правильным. У других такого ощущения не было, их колебания были вызваны ошибкой ла Горды. Она считала, что Нагваль указал на их родной город, и это означало, что они должны были остаться там. Я с опозданием признал, что, в конце концов, виноват сам, потому что вовремя не воспользовался картой.
Потом я вспомнил, что забыл им рассказать, как один из тех людей, кого я принял в тот момент за дона Хенаро, позвал нас за собой кивком головы. Глаза ла Горды широко раскрылись от искреннего удивления или даже тревоги. Она этого жеста не заметила. Приглашение касалось только меня.
- Вот он, перст судьбы! - воскликнул Нестор.
Он повернулся к остальным. Все заговорили одновременно. Он отчаянно жестикулировал, чтобы успокоить их.
- Я лишь надеюсь, что вы сделали все как надо в расчете на то, что никогда не вернетесь, - сказал он, - потому что мы никогда не возвратимся назад.
- Ты говоришь нам правду? - спросила Лидия со свирепым выражением лица, в то время как остальные выжидающе уставились на меня.
Я заверил, что у меня не было причин выдумывать что-либо. И, к тому же, я совершенно не был убежден, что это были дон Хуан и дон Хенаро.
- Ты очень хитрый, - сказала Лидия. - Ты, быть может, говоришь нам это для того, чтобы мы покорно следовали за тобой.
- Подожди минутку, - вмешалась ла Горда. - Этот Нагваль может быть таким хитрым, как ты думаешь, но он никогда не поступит подобным образом.
Они заговорили все сразу. Я попытался вмешаться, и мне пришлось сказать, что виденное мною в любом случае ничего не меняет. Нестор очень вежливо объяснил им, что Хенаро говорил, что когда для них наступит время покинуть долину, он каким-нибудь образом даст им знать об этом кивком головы. Они успокоились, когда я сказал, что если их судьбы предрешены благодаря этому событию, то такое же можно сказать и о моей судьбе. Все мы отправляемся на север.
Затем Нестор отвел нас к месту ночевки - постоялому двору, где он обычно останавливался, когда у него бывали дела в городе. Их настроение было приподнятым, пожалуй, даже слишком приподнятым, чтобы я мог чувствовать себя комфортно. Даже Лидия обняла меня, извинившись за свою несносность. Она объяснила, что верила ла Горде и потому не позаботилась о том, чтобы эффективно разорвать свои связи с долиной. Хосефина и Роза вновь и вновь гладили меня по спине. Я хотел поговорить с ла Гордой. Мне надо было обсудить с ней наши дальнейшие действия. Но в этот вечер никакой возможности остаться с ней наедине так и не представилось.
Нестор, Паблито и Бениньо ушли рано утром, чтобы сделать кое-какие дела. Женщины тоже ушли - за покупками. Ла Горда попросила, чтобы я помог ей купить новое платье. Она хотела, чтобы я выбрал для нее платье, которое дало бы ей полную уверенность в себе, необходимую для того, чтобы быть гибким воином. Я подыскал не только такое платье, но и туфли с чулками. Мы с ней пошли прогуляться. Мы кружили по центру города, глазея на индейцев в их местных одеяниях. Будучи бесформенным воином, она уже совершенно свободно чувствовала себя в своем новом элегантном одеянии. Выглядела она очаровательно. Казалось, она никогда не одевалась иначе. Не она, а я никак не мог привыкнуть к ее новой одежде.
Мне было очень трудно сформулировать вопросы, которые прямо-таки рвались из меня. Неожиданно оказалось, что я не имею ни малейшего представления, о чем бы ее спросить. Со всей серьезностью я сказал, что ее новый облик очень сильно воздействует на меня. Она весьма рассудительно ответила, что на меня воздействует не это, а пересечение границ.
- Вчера вечером мы пересекли некие границы, - сказала она, - Соледад говорила мне, чего ожидать, поэтому я была подготовлена, а ты - нет.
Она начала медленно и мягко объяснять, что мы пересекли границы привязанности. Она четко выговаривала каждый звук, как если бы говорила с ребенком или иностранцем. Но я не мог сконцентрироваться на ее словах. Мы повернули к нашему жилью. Я нуждался в отдыхе, но кончилось тем, что я опять отправился в город. Лидия, Роза и Хосефина не смогли ничего купить и теперь хотели что-нибудь такое, как у ла Горды.
К полудню я вернулся на постоялый двор, восхищаясь сестричками. Розе было немного трудно идти на высоких каблуках. Мы подшучивали над ее походкой, когда дверь медленно отворилась и вошел Нестор. Он был одет в сшитый на заказ темно-синий костюм, светло-розовую рубашку и синий галстук. Его волосы были тщательно причесаны и слегка вились, как после специальной химической завивки. Он посмотрел на женщин, а те на него. Вошел Паблито, а следом Бениньо. Оба выглядели сногсшибательно. Их туфли были совершенно новыми, а костюмы сшиты по последней моде.
Меня порадовало, как все мгновенно адаптировались к городской одежде. Это очень напоминало дона Хуана. Я, пожалуй, так же был поражен видом трех Хенарос в городской одежде, как когда-то был потрясен, увидев дона Хуана в костюме. Но их новый облик я воспринял сразу. С другой стороны, хотя я и не удивлялся преображению женщин, привыкнуть к их новой внешности я не мог.
Я подумал, что Хенарос, видимо, улыбнулась удача магов, раз им удалось купить такие прекрасные костюмы. Услышав мои рассуждения об удаче, они расхохотались. Нестор объяснил, что эти костюмы для них сшил портной еще несколько месяцев назад.
- Каждый из нас имеет еще по одному костюму, есть у нас и кожаные чемоданы. Мы знали, что время нашей жизни в горах подходит к концу. Мы готовы к отъезду. Конечно, сначала ты должен сказать нам - куда. А также то, сколько времени мы будем находиться здесь.
Он сказал, что у него есть давние деловые счета, которые надо закрыть, и что это потребует определенного времени. Ла Горда вышла вперед и заявила, что нынче вечером мы отправляемся так далеко, как позволит сила, следовательно - до конца дня все должны уладить свои дела. Нестор и Паблито медлили у дверей. Они смотрели на меня, ожидая подтверждения. Я подумал, что наименьшее, что я могу - это быть с ними честным. Но ла Горда прервала меня как раз в тот момент, когда я собрался сказать, что сам пребываю в затруднении относительно того, куда нам ехать и что нам надлежит делать.
- Мы встретимся на скамейке Нагваля в сумерках, - сказала она. - Оттуда мы и отправимся. Нам следует сделать все, что нужно, или все, что мы хотим, до этого времени, зная, что никогда больше в нашей жизни мы сюда не вернемся.
После того, как все разошлись, мы с ла Гордой остались одни. Резким и неуклюжим движением она села мне на колени. Она была такой легкой, что я мог бы стряхнуть ее тело, пошевелив ногами. Ее волосы слабо пахли какими-то духами. Я пошутил, что запах невыносим. Она затряслась от смеха, и вдруг ко мне пришло ощущение воспоминания. Внезапно я как бы держал на коленях другую ла Горду, полную, в два раза толще той, которую я знал. Лицо ее было круглым, и я дразнил ее, потешаясь над запахом ее волос. У меня было ощущение, что я забочусь о ней.
Действие этого потрясающего воспоминания заставило меня встать. Ла Горда грохнулась на пол. Я описал ей то, что вспомнил. Я сказал, что видел ее полной только один раз, и то так непродолжительно, что не смог бы описать ее черты. И, тем не менее, я только что видел ее, когда она была еще полной.
Она никак этого не комментировала, но сняла свою новую одежду и вновь надела старое платье.
- Я еще не готова к нему, - сказала она, указывая на свое новое одеяние. - Нам предстоит сделать еще одну вещь, прежде чем мы будем свободны. Согласно инструкциям Нагваля мы все должны посидеть на выбранном им месте силы.
- Где это место?
- Где-то поблизости, в горах. Нагваль говорил, что на этом месте есть естественная трещина. Он сказал, что определенные места силы являются дырами в этом мире. Если быть бесформенным, то можно пройти сквозь такую дыру в неизвестное, в иной мир. Тот мир и этот - где мы живем - находятся на двух параллельных линиях. Вполне возможно, что он всех нас в разное время брал в тот мир через эти линии, но мы этого не помним. Элихио находится в том другом мире. Иногда мы достигаем его при помощи сновидения. Хосефина, конечно, самый лучший сновидящий среди нас. Она пересекает эти линии ежедневно, но то, что она сумасшедшая, делает ее безразличной и туповатой, поэтому Элихио помог мне пересечь эти линии, считая, что я более разумна. Но и я оказалась такой же тупой. Элихио хочет, чтобы мы вспомнили свою левую сторону. Соледад говорила мне, что левая сторона - это линия, параллельная той, на которой мы живем сейчас. Поэтому, если он хочет, чтобы ее вспомнили, значит, мы должны были уже бывать там. И не в сновидении. Вот почему мы все вспоминаем время от времени какую-то чертовщину.
Ее заключения были логичными, учитывая те исходные данные, которыми она располагала. Я знал, о чем она говорит. Эти случайные, необоснованные воспоминания обладали реальностью повседневной жизни. И тем не менее мы были неспособны найти для них ни временной последовательности, ни хоть какого-нибудь промежутка в непрерывной последовательности нашей жизни.
Ла Горда села, откинувшись на кровать. В ее глазах была измученность.
- Но вот вопрос - как найти это место силы? - сказала она. - Без этого места нет возможности для нашего путешествия.
- А меня заботит, куда вас везти и что там с вами делать?
- Соледад говорила мне, что мы поедем на север, до самой границы, - сказала ла Горда. - А некоторые, пожалуй, поедут еще дальше на север. Но ты не будешь все время с нами. У тебя другая судьба.
Ла Горда на минуту задумалась. Лицо ее исказилось от попытки привести мысли в порядок.
- Соледад говорила, что ты возьмешь меня, чтобы я выполнила свое предназначение. Я единственная из всех нас, кто находится на твоем попечении.
Должно быть на моем лице отразилась тревога. Она улыбнулась.
- Соледад сказала мне также, что ты закрыт заглушкой, - продолжала она. - Но иногда ты бываешь Нагвалем. Все остальное время, по словам Соледад, ты подобен тому сумасшедшему, у которого временами проясняется сознание, а затем он вновь впадает в свое безумие.
Донья Соледад нашла очень подходящие слова, чтобы описать меня. Именно те, которые я мог понять. Должно быть, по ее мнению, у меня был проблеск в сознании, когда я знал, что пересек параллельные линии. Однако этот момент, по моим собственным стандартам, был самым абсурдным. Мы с доньей Соледад явно находились на разных линиях мышления.
- Что еще она тебе говорила? - спросил я.
- Она говорила, что я должна заставить тебя вспомнить, она совсем выдохлась, пытаясь поднять на поверхность мою память; именно поэтому она не могла подробнее заняться тобой.
Ла Горда поднялась. Она была готова к выходу. Мы пошли погулять по городу. Она, казалось, была счастлива. Она ходила, наблюдая за всем, насыщая свои глаза миром. Дон Хуан уже давал мне такую картину, говоря, что воин ждет, что он знает, чего ждет, и пока он ждет, он насыщает свои глаза миром. Для него окончательное выполнение задачи воина было радостью. В тот день в Оахаке ла Горда буквально следовала учению дона Хуана.
В конце дня на закате солнца мы пришли и сели на скамью дона Хуана. Первыми пришли Паблито, Бениньо и Хосефина, а через несколько минут к ним присоединились и трое остальных. Паблито уселся между Лидией и Хосефиной, положил им руки на плечи. Они опять переоделись в старую одежду.
Ла Горда поднялась и начала рассказывать им о месте силы. Нестор стал смеяться над ней, остальные присоединились к нему.
- Никогда больше ты не заставишь нас попасть под твое влияние, - сказал Нестор. - Мы свободны от тебя. Прошлой ночью мы пересекли границы.
Ла Горду это не затронуло, но остальные рассердились. Я громко сказал, что хочу подробнее узнать о тех границах, которые мы пересекли. Нестор объяснил, что это относится только к ним. Ла Горда не согласилась. Казалось, они были готовы сцепиться. Я отвел Нестора в сторону и велел ему рассказать о границах.
- Наши чувства создают границы вокруг чего угодно, - сказал он. - Чем больше мы любим, тем сильнее границы. В данном случае мы любили свой дом. Прежде чем уехать, нам пришлось забрать свои чувства назад. Наши чувства к своему дому доходили до вершин гор на западе нашей долины. Это была граница. Когда мы пересекли вершины гор, зная, что никогда не вернемся назад, мы эти границы переступили.
- Но я тоже знал, что никогда не вернусь сюда, - сказал я.
- Ты не любил эти горы так, как мы, - сказал Нестор.
- Это еще как сказать, - загадочно бросила ла Горда.
- Мы были под ее влиянием, - сказал Паблито, указывая на ла Горду. - Она держала всех нас за шиворот. Теперь я вижу, насколько мы были тупы в отношении ее. Мы не можем плакать над пролитым молоком, но больше мы не попадемся.
Лидия и Хосефина присоединились к Нестору и Паблито. Бениньо и Роза смотрели так, словно вся эта стычка совсем их не касается.
В этот момент у меня опять появился проблеск уверенности и авторитетного поведения. Я поднялся и без всякого сознательного желания заявил, что беру все руководство на себя и освобождаю ла Горду от каких бы то ни было дальнейших обязанностей делать замечания и представлять свои идеи как единственно верное решение. Когда я закончил, то был шокирован собственной смелостью. Все, включая ла Горду, были довольны. Сила, стоявшая за моей вспышкой, первоначально была физическим ощущением раскрывания моих лобных пазух, а затем осознанием того, где именно находится место, которое мы должны посетить, прежде чем станем свободными, и о котором говорил дон Хуан. Когда открылись мои лобные пазухи, передо мной предстало видение того дома, который так меня заинтриговал.
Я сказал им, куда мы должны ехать. Они приняли мои указания без каких-либо замечаний. Мы расплатились с хозяином постоялого двора и отправились поужинать. Затем, примерно до 11 часов вечера, мы гуляли вокруг площади по прилегающим улочкам. Я подогнал машину, мы шумно уселись и поехали. Ла Горда бодрствовала, чтобы составить мне компанию. Остальные спали. Затем Нестор вел машину, а мы с ла Гордой спали.
